Твой невидимый свет. Елена Смирнова
надо не долг в три миллиона отдавать, а найти несколько тысяч на комнату. Сумма маленькая, но в городе без связей и работы скромной учительнице сложно. Рассчитывать в такой ситуации можно только на себя да еще на девочек-соседок. Она чувствовала, что те не бросят в беде и помогут деньгами.
Прыгнув в автобус, она поехала зайцем до конечной. Стянула шапку, протерла ей замерзшее от холода окно и посмотрела сквозь старые очки в крошечное пространство. Серость. Все вокруг убогое и невзрачное. Серые панельные дома с рядами одинаковых окошек, серо-черный снег под колесами машин, черные лужи на асфальте, серо-черные куртки у прохожих. Специально, чтобы никто не увидел грязь. Серость. Как эта дешевая шапка, забытая кем-то в электричке, которая стала началом ее новой, серой и абсолютно несчастной жизни.
За окном – пустой гаражный пейзаж. За разбитым пыхтящим автобусом с круглыми фарами бежали и почти беззвучно лаяли дворняги. С веток падал последний мартовский серый грязный снег. Тучи над городом заволокли небо таким же безрадостным цветом, отчего не видно даже лучика солнца. Будто, попадая сюда, ты навеки теряешь все краски. Не пробиться ничему радостному и теплому.
Город живет на контрасте. Сквозь серость проглядывают небоскребы в «Москва-Сити», где снимают номера для фотографий счастливой и успешной жизни. Одни там живут и ничего никому не доказывают, а другие стремятся занять чужое место. Все поменялось местами, и теперь не ясно, кто настоящий и хороший, а кто совсем не тот, за кого себя выдает. Оксана разглядывала из окна автобуса прохожих и мечтала сорвать все маски и увидеть их настоящих. Но как это сделать, она не знала.
Очередная остановка. Словно в подтверждение мыслей, в пустой автобус зашла бабка. Цепляясь за поручень, она прошла до конца и с явным возмущением и пыхтением взобралась на сиденье напротив Оксаны. Все места в автобусе были свободны, и выбор женщины для нее показался странным и загадочным.
Бабка выглядела хорошо: норковая шуба, пушистая меховая шапка из эпохи «Служебного романа», а сумка – из «Секса в большом городе». Рядом с собой она пристроила трость с прилипшим грязным снегом. Такие женщины есть везде, они напоминают старых завучей. Оксана их с детства не любила и предпочла не встречаться глазами и с этим неприятным воспоминанием: опустила голову и стала рассматривать пол грязного зимнего автобуса с лужами растаявшего снега.
Грязь. Повсюду в этой Москве грязь. Под ногами, на уровне глаз, над головой. Живешь в грязи, дышишь грязью, смотришь на грязь. От этой бабки напротив стало не по себе. Она чувствовала, что та смотрит и, наверно, разглядывает, но не хотела поднимать глаза, чтобы не нарваться на случайный разговор. Каким бы он ни был.
К сожалению, у бабки было другое мнение. Прокашлявшись, она сняла перчатки с рук и начала гендерную проповедь:
– Понаехала? Че это тебе у себя не сидится-то? Ишь какая, вырядилась, одни мужики на уме, да? Что даже старой женщине не помочь? Молчишь? Стыдно, да?
Автобус подъезжал к конечной, и