Она уже мертва. Виктория Платова
ертью.
Никто не любит вспоминать о том лете.
Нет, не так. Все просто вычеркнули его из памяти, вовремя остановились у черты, за которой снова появляется этот запах – затхлого песка, мертвых дафний и полуразложившихся водорослей. В них когда-то нашли…
Не произносить имени.
«Да» и «нет» не говорить, черное и белое не носить – как в главной игре того лета. В нее играли младшие дети, но изредка присоединялись и старшие, и тогда все становилось намного интереснее. Для Белки, во всяком случае. Белка не была самой младшей, но и старшие, с их первыми тайнами и влюбленностями, обходили ее стороной. В то лето ей исполнилось одиннадцать, самый никудышный возраст. Самый уязвимый: вечно надутые губы, одиночество среди стрекоз, взрослая книжка, небрежно брошенная на веранде, кто тут у нас читает «Идиота»?
Этот вопрос задал Сережа.
В три часа тридцать минут пополудни, о чем засвидетельствовал бой часов в гостиной. Вопрос как раз и совпал с боем часов, оттого и получилось грозное: «Кто тут у нас читает „Идиота“, бо-ом бо-ом?» И Белка сразу поняла, что перед ней – бог. На десять лет раньше всех остальных.
Бог держал в руках кроссовки, за плечами у него болтался рюкзак, а в волосах застрял кузнечик. Белка сосредоточилась на кузнечике и хмуро произнесла:
– Я.
– Ясно. Давай знакомиться. Я – Сережа.
– А я… – тут Белка назвала свое настоящее имя.
– Да? – бог почесал переносицу. – Вообще не очень-то похоже.
– Это еще почему?
– Потому.
В три тридцать пополудни Белка еще не знала, что безапелляционное «потому» – любимое Сережино слово. Исключающее долгие и нудные пояснения.
– Буду звать тебя Белкой, – кузнечик оттолкнулся от жестких, как проволока, волос Сережи и шлепнулся на лямку рюкзака. – Возражения не принимаются.
Белка и не думала возражать. Ей понравилось новое имя, а еще больше понравился Сережа и то, что он сделал потом. Осторожно снял кузнечика с лямки и положил на раскрытую ладонь. Тот, подобно Белке, тоже не возражал, сидел на ладони смирнехонько, расставив длинные ноги. Сережа тихонько дунул на него, и кузнечик… исчез! Растворился в стеклянном жарком воздухе, как будто его и не было. Белка смотрела на пустую Сережину ладонь, словно зачарованная. А потом спросила:
– Это такой фокус, да?
– Ни разу не фокус, – засмеялся Сережа.
– Ты повелитель кузнечиков?
– Не только.
– Всего-всего?
– Можно сказать и так, – совершенно непонятно, шутит ли бог или говорит правду. Наверное, говорит правду, потому что боги не лгут. А если и лгут – то кому-то более значимому, чем маленькая девочка, застрявшая на тридцать пятой странице романа «Идиот». Например – бабушке.
Белка боится бабушку. Бабушка – строгая, молчаливая, скупая на ласку. Рук у нее явно больше, чем две, но сколько именно – разглядеть не удается. Всем этим рукам находится применение в хозяйстве, но Белка ни разу не видела, чтобы они гладили кого-то по голове. Стегали тонким жестким прутом – лозиной – это да. Не далее чем два дня назад Белке тоже досталось, воспоминания о лозине и сейчас вызывают в ней приступ бессильной ярости. Вот если бы бабушка исчезла от дуновения – как кузнечик! Нет, Белка вовсе не кровожадная и не хочет, чтобы бабушка испарилась навсегда. Но двух-трех дней было бы вполне достаточно. За это время тонкие фиолетовые полосы на икрах побледнеют и ярость пройдет. И – оп-ля! – бабушка снова может возвращаться к своей многорукой хозяйственной деятельности.
– Если я тебя попрошу… Раз уж ты повелитель всего-всего… Можешь сделать так, чтобы исчез один человек?
– Смотря что за человек, – теперь Сережа выглядит серьезным и даже озабоченным просьбой Белки.
– Э-э…
– Только не говори, что это – Парвати.
– Кто такая Парвати?
Следить за передвижениями бога – невозможно. Только что он был в трех метрах от Белки, а теперь оказался совсем рядом. Навис как скала. Это – не простая скала, а скала с маленьким водопадом; она увита уютным диким плющом, и если напрячь зрение, то можно разглядеть в зелени крошечных ящериц, крошечных птичек и таких же крошечных лемуров. В толстой книжке «Идиот» о лемурах не сказано ни слова, просто эти зверьки ужасно нравятся Белке.
Именно так – ужасно.
Применительно к Сереже это звучало бы – уу-жжжжа-аа-сссс-но!
Больше всего Белке хочется остаться в тени скалы – вот где ее ждет спасение от палящего южного солнца, такого же многорукого, как и бабушка.
– Ты не знаешь, кто такая Парвати? – шепчут ей на ухо прохладные струи водопада.
– Не-а.
– Наша бабушка.
Как есть – бог! Ну кто бы еще догадался о нехороших мыслях, что роятся в голове Белки? Застигнутая врасплох, она краснеет, из глаз вот-вот брызнут слезы, летний день померк в одночасье. И только в Сережиных силах вернуть свет. Но он не торопится,