Обитель. Никита Кокарев
ме Ridero
Новеллы
Обитель
Часть первая. Три человека
1 Бунт
Здоровяк, сидящий напротив меня, хохоча, от чего трясутся его женоподобные сиськи, рассказывает мне про настольные, ролевые игры. Лысый мужик, сидящий слева от меня, пытается объяснить мне различия скинхедов и нацистов. Их голоса, как и голоса других посетителей бара, сливаются в омерзительную какофонию хохота и бессмысленных разговоров. В голове одна мысль «она не пришла».
Сука.
СУКА!
Три недели назад, я, как и обычно, в субботу пришёл в бар, в котором уже прослыл постоянным посетителем. Все было как обычно. Те же лица, пьющие пиво. Тот же бармен. Всё кроме неё.
Она вошла в это пространство как нож в масло. Легко, изящно и с определённой долей обыденности.
В баре не было мест, и она спросила, может ли она сесть со мной. Я оторвал глаза от записной книжки и увидел перед собой улыбку. Эта улыбка была грациозной. Первое сравнение, которое пришло мне на ум. «Конечно» ответил я, очарованный ей улыбкой.
Ничего красивее этой улыбки я в жизни не видел. Эта улыбка не могла принадлежать человеку. Только существо божественного происхождения способно на такое.
Выражение губ означало покорность миру. Не ту рабскую покорность, которая свойственна лицемерам или христианам, а настоящее смирение. Смирение античных героев перед ликом Судьбы. Только вместо трагедии она избрала путь благословления Рока. Об этом уже свидетельствовал её взгляд.
«Вот настоящий эльф Толкина» подумал я тогда, увидев её смешную и милую лопоухость.
– О чем пишите? – спросила она.
– О природе Богов. Почему люди к ним прибегают.
– И почему же? – она широко улыбнулась. Было видно, что ей приятно встретить человека, который думает на такие темы.
– Люди не хотят быть одинокими.
– И только? – она продолжала улыбаться, но будто снисходительно. Казалось, мой ответ приблизил её к точке разочарования.
– Люди не хотят держаться за воздух.
Она склонила голову набок и с любопытством посмотрела мне в глаза.
– А что это значит?
– Человеку нужен кто-то выше него самого. Грубо говоря, повелитель. Нам необходимо, что бы кто-то наказывал или поощрял нас, потому что похвала и кара следствие выполнения или невыполнения закона, который тебе ДАН. Он безусловен. И ты можешь спать спокойно. Но вместе с «неспокойствием», ты отдаёшь и свободу.
Держаться за воздух я называю отказ от богов. Стать самому себе судьёй. Совершать поступки, и не ждать похвалы или ждать расплаты. Не заискивать у неведомого бога ради эфемерного рая, а отказаться от него, что бы сказать…
– Я сам себе судья, – закончила она мой монолог.
Я широко раскрыл глаза от удивления. Она так ловко закончила мою мысль, что на миг я подумал, что полюбил эту девушку.
– Все должно быть просто. Как у детей – делай то не делай сё. Границы добра и зла, должны быть очерчены строго и очевидно. Ты делаешь все по наитию, и следовательно ответственности у тебя никакой. А свобода предполагает ответственность выбирать своё бытие. Но кто способен сознательно идти в заброшенность, когда так уютно горят свечи в церквах? – она продолжила мою мысль, уведя её слегка в другую сторону.
– Я
– Нам по пути, – она ласково мне улыбнулась. В её глазах заискрилась нежность, объектом которой был я. Закружилась голова. Я влюбился и это был уже факт.
Мы проговорили до самого закрытия бара. Я пребывал в эйфории. Мы договорились встретиться тут завтра.
Но ни завтра, ни на следующих выходных её не было.
Прошло три недели, а она так и не пришла.
Всё что у меня осталось это мой метафизический бунт. Я не буду просить встречи с ней у судьбы, бога и т.д., даже несмотря на то, что верю в эти явления.
Я
Не
Сдамся.
2 Тошнота
Вторник 15 мая
Директриса опять вызвала меня к себе и долго отчитывала. Раньше меня это пугало. Не так давно я начал просто слышать предложения, разбивая их на слова, а слова членил на буквы. Я поставил под сомнение существование речи. Связной речи. Если суть речи в том, что бы быть понятым, то существует ли она как РЕЧЬ, если я слышу лишь комбинации гласных и согласных? Бесконечный поток шипящих и сонорных в исполнении шепелявой директрисы. Я не слышу слов, значит, её речи для меня не существует. Или не существует меня, потому что я не понимаю слов существующей директрисы.
Её лицо существует отдельно от неё. Оно захотело стать маской. Стянутая кожа кажется безжизненной. Она управляет своими губами, которые не есть она, злобно вращает своими глазами, а лицо вышло из под контроля. Что и как бы она не говорила, щеки остаются неподвижными,