Русалки. Катерина Ольшина

      В «Восьмёрке» сегодня было чересчур многолюдно, и поэтому мы решили отобедать в кафе нашей излюбленной читальни – БАНе по-питерски – в Библиотеке Академии Наук. Однако неоконченный разговор заставил задержаться у знакомых светло-ореховых дверей.

      – Странное предложение, – я взвешивал все за и против. – Крамской Иван Николаевич?.. Ты не перестаёшь меня удивлять. И много платит твой заказчик?

      – Не пожалеешь, – ответил Пашка.

      Над нами нависли тяжёлые, не предвещающие ничего хорошего грязно-пепельные тучи. Я сомневался. В предложении друга было что-то безумное, неадекватное, противоречащее моим искусствоведческим принципам и чутью.

      Рассветов поглаживал свою чёрную бороду, как учёный диссидент:

      – Ну кто, если не ты? А твоя диссертация? Отзывы были вполне приличными, дружище. А конференции в Москве, Копенгагене, Киеве, Праге? Хватит набивать себе цену. Я сам читал твою статью о «Русалках» в «Нашем наследии».

      – И что?

      – А то, что таких специалистов по Крамскому, как ты, днём с огнём не сыщешь.

      Иван Николаевич Крамской – известный всем художник-передвижник – вошёл в мою жизнь двадцать пять лет назад, когда я был ещё студентом ЛГУ и работал над курсовой работой по его творчеству. Позже написал несколько статей, одна из которых была посвящена картине «Русалки». Тогда я с головой ушёл в изучение творчества художника, даже издал монографию о нём. Позднее судьба закинула меня в Москву в «Грабари»1. Там я занимался не только Крамским: писал экспертные заключения, участвовал в знаточеских заседаниях, так называемых комиссиях. Однако моей карьере эксперта не суждено было сложиться: я женился и вернулся в Петербург. Нет, я не изменил своему увлечению искусством, своей профессии, своему – не постыжусь этого слова – призванию – нет… Меня пригласили преподавать в мой родной Университет. Знакомые и друзья разрекламировали меня как крупного специалиста в области истории искусства рубежа XIX—XX веков и подкинули неплохой приработок – писать статьи для искусствоведческих журналов. Однако ностальгические воспоминания о прошлой работе в Институте реставрации не покидали меня, интерес к экспертной деятельности не пропал, чутье эксперта осталось при мне.

      Я сильно сомневался в затее Павла. Он же утверждал, что некий коллекционер по фамилии Третьяков (вот уж совпадение!) обнаружил неизвестное доселе полотно Крамского в каком-то захолустье в Карелии. Этот коллекционер искал знатока творчества Крамского и настаивал на том, чтобы Паша устроил нам встречу.

      – Слушай, – я закурил. – Странно это всё. Нет, нет, я не против. Просто… Есть экспертные центры, технологическая, комплексная экспертиза! Ты же сам всё об этом знаешь не хуже меня. Пускай твой Ефим обратиться в НИНЭ имени Третьякова. Вот будет пассаж!

      – Ну… – протянул Павел. – Выбирает заказчик. Да тебе ли не знать, что все коллекционеры старой закалки особенно ценят мнение искусствоведов, официально трудоустроенных по специальности. Ну, и научный авторитет в этом деле играет роль.

      – Да чего копья ломать, когда существует столько современных технических методик! А этим владельцам полотен точность стопроцентную подавай, а то засудят. Да и как я напишу ему экспертное заключение, когда не приписан сейчас ни к какому соответствующему учреждению? Нет, Университет не в счёт, ты понимаешь, о чём я… О тех самых бюрократических лабиринтах!

      Рассветов раздосадовано хмыкнул.

      – Такие детали мы не обсуждали. Он лишь настаивал на том, чтобы посмотрел картину именно ты. Я понял, что для него это важно. Важен ты как специалист.

      Сигарета нежно пощипывала нёбо. Начал накрапывать мелкий и неприятный дождик.

      – Ладно, подумаю, – наконец согласился я.

      Пашка облегчённо вздохнул.

      – Как вообще жизнь-то? Давненько не виделись, всё дела-дела. Разъезды эти, – он перевел разговор на ни о чём – было понятно, что вопрос, связанный с моим участием в деле атрибуции полотна Крамского, явно тяготил его.

      – Да так… В Университете каждый день. Не хочешь наведаться? У меня такие студентки, не пожалеешь!

      – Старый ты сатир! Всё не прекращаешь за юбками бегать?

      – Я этого не говорил.

      Павел задумчиво приподнял брови, возвёл глаза к тёмному холодному небу и начал загибать один палец за другим:

      – Сейчас. Вспомнить бы наш разговор месяц назад. Как её звали? Маша? Агаша? Параша?

      – Даша.

      – Что и требовалось доказать, – Пашка удовлетворённо заложил руки в карманы своих чёрных брюк.

      – Мой ангел, – моё терпение готово было лопнуть, – не строй из себя святошу, уж я-то тебя знаю с младых ногтей и могу припомнить не один случай, когда ты просил, чтобы я тебя прикрыл перед Катей.

      – Это