Сон об уходящей натуре. Поэма-аллюзия. Константин Кривчиков

      Из всех искусств для нас важнейшим является кино.

      В. Ульянов-Ленин

      Пролог

      Вас этот век, как вор в законе – на шухер ставил, брал на понт.

      Ты прогадал, Антониони, когда забрёл в Забриски-Пойнт.

      Да, в тех долинах смертью веет, и воет алчности мираж…

      Но край земли куда страшнее, чем голливудский антураж.

      Здесь, на куличках не у бога, как спрятанный в шкафу скелет,

      ржавела «мёртвая дорога» – вождя безумного завет.

      Корёжа время и пространство, не в новый мир – Эдемский сад —

      к свободе, равенству и братству она вела, а прямо в ад.

      Вела под лай овчарок лютых во тьму – до светлого конца.

      Век-волкодав рычал Малютой, терзая ужасом сердца

      и перемалывая души. Он изгалялся – век-молох,

      грозя насильем мир разрушить.

      Век-Эйзенштейн и век-Хичкок,

      надев личину режиссёра, творил в натуре беспредел:

      сам подбирал на роль актёров и сам снимал – через прицел.

      Заблудшая во мгле Россия, отдавшись красному царю,

      сменив на идола мессию, тащила жертвы к алтарю.

      И, как Сизиф, катила в гору упорно, на пределе сил,

      валун утопии фантомной, за десять дней потрясшей мир.

      Пик возвышался коммунизма, как город солнца.

      Грянул гром! Пятой железной старой жизни

      сломал великий перелом хребет.

      Вампирам боем смертным грозил «Интернационал»…

      Дурак всегда испортит песню, любую, кто б ни запевал.

      В азарте революционном выл Шариков, чеканя шаг,

      чтобы не спал неугомонный, народом недобитый, враг.

      Напялив кожаные куртки, пинками гнали в новый строй

      шестую часть Земли манкурты – вставай, кудрявая, и пой!

      А коль не встретишь на рассвете гудок весёлый у ворот,

      шепнёт донос весёлый ветер и до Лубянки донесёт.

      Курс краткий пролагал маршруты крутые – рот не разевай!

      Троцкисты и ОБЭРИУты запомнили Колымский край.

      Ве-е-езде учили коммунизму – по адресу «Тюрьма для мам»

      в АЛЖИР писали дети письма ЧеСИРам и другим врагам.

      Ну а попутчиков незваных ждал Соловецкий монастырь.

      Страну, другой такой не зная, стирали в лагерную пыль.

      Ковались люди из железа, вздувался горн, рождался миф.

      «Вперёд!» – взывала «Марсельеза»… Ушли они недолюбив —

      в тоску прокуренных вагонов, в строку «Баллады о гвоздях»,

      легли бетоном под опоры великих строек на костях.

      Страдая по чужой Гренаде, бравируя: «Рабы не мы»,

      не умоляя о пощаде в застенках Редингской тюрьмы,

      до основанья руша храмы, уже у Тартара на дне

      они зажгли из искры пламя и сами канули в огне.

      Оправдывая средства целью и добиваясь своего,

      они себя не пожалели. И не жалели никого,

      не разбирая левых, правых… Впустую был сизифов труд

      и в пыльных шлемах комиссаров, и новоявленных Иуд.

      Досталась доля им плохая: сменив Завет на партбилет,

      они, эпоху подгоняя, забыли – в Лете брода нет!

      Как нет и срока искупленья за кровь, пролитую рекой,

      и не дадут им избавленья ни бог, ни Сталин, ни герой.

      «Вы жертвой пали…» марш не грянет в литавры духовой оркестр…

      Кто был ничем – ни чем не станет, какой бы не случился квест.

      Поскольку мальчики кровавы, какой бы доброй ни была

      благая вера в идеалы, она ведёт в обитель зла.

      Недолог