На дружеской ноге (сборник). Вадим Пугач
рьезные книги. Так случилось и со мной. Междусобойные игры «Пенсил-клуба»[1], в которых я принимал участие, породили эту книгу, полную непристойных намеков, исковерканных цитат, стилизованных упражнений и сомнительных каламбуров. Если сравнить творчество с квартирой (всякое сравнение хромает, но особенно хромает сравнение с квартирой, потому что, как мы знаем с булгаковских времен, это самая несравненная из вещей), то среди моих книг «На дружеской ноге» – в лучшем случае антресоли. И вот я поставил стремянку, выволок с антресолей бог знает что и выставил это на лестничную площадку. Чтобы вы, проходя мимо, споткнулись…
I. Одна нога там
Из пушкинской антологии
1. Архилох
Я Необулу полюбил – и в бешенстве.
Ведь это значит общим стать посмешищем,
А все ж теперь в несчастной этой глупости
Я признаюсь, припав к коленям девичьим.
Мне не к лицу влюбляться – в пору зрелости
Давно уже вступил – тому свидетель Зевс.
Но чувствую в спине стрелу Эротову:
Торчит она, как кол, между лопатками.
Нет Необулы – я зеваю – спать хочу;
Есть Необула – тоже спать, но рядом с ней.
Повсюду Необулу я преследую,
Преследуем повсюду Необулою.
Когда ступает дева легконогая
Из гинекея, и шуршит хитон на ней,
Иль вдруг заслышу этот голос девственный,
Внезапное я чую помутнение.
Мне улыбнется Необула – радуюсь,
А отвернется от меня – тоска берет;
Измаюсь за день – караулю вечером,
А вдруг смогу коснуться я ее руки?
Когда прилежно клонится над прялкою,
Глаза и кудри опустив, иль чешет лен,
Истомно-сладкой страстью обессиленный,
Слежу за нею с сердцем переполненным.
Легко мое несчастье обнаружится,
Когда пойдет к источнику стирать белье
Любовь моя, а я за нею вслед пойду,
Храня молчанье, как коза на привязи.
Увижу если – Необула слезы льет,
Сейчас же речь свою я обращаю к ней,
На Фасос вспоминаю путешествия,
Настраиваю лиру на фригийский лад.
О Необула! Сжалься надо мной скорей,
Когда любви не хочешь подарить ты мне.
Быть может, я и вправду столь уродлив, что
Девической не стою благосклонности?
Но притворись! Глаза твои прекрасные
Все говорят искусней, чем дельфийский жрец.
Любить не можешь – обмани, любимая!
Я обманусь – уже и этим буду рад!
2. Сафо
Нет, не пой, красавица, дивных песен
Берегов печальной твоей Колхиды,
Что иную жизнь и печаль иную
Напоминают.
Ты заставила вспомнить меня, подруга,
Молодым, жестоким своим напевом
Степь и ночь, луну и прелестный облик
Девы далекой.
На тебя смотрю – и любимый призрак
Забываю, глаза красотой насытив,
Начинаешь петь – и другая дева
Передо мною.
Нет, не пой, красавица, дивных песен
Берегов печальной твоей Колхиды,
Что иную жизнь и печаль иную
Напоминают.
Ио
– Орел, взвесь полкило печени.
Восклицаю: «О, Ио!» – и о
Ее уединенном горе мышлю.
Гласные колотятся в горле,
Идут пузырями,
поют и воют.
Что с ними делать, с недоносками Аполлона
И, скажем, Эвтерпы?
Если я Аргус,
обозначить ли ими жалость
К бессчастной дуре?
Если Гермес,
пожалеть ли с их помощью Аргуса,
Коего убиваю?
Если я Прометей,
то, конечно,
Всех пожалею и о себе не забуду.
Впрочем, быть вертухаем – не дело четырехглазых
(Аргус глазастее был минимум раз в 25);
В киллеры тоже никак не гожусь
(К моим белорусским ботинкам
Крылья пока что никто не приделал);
Разве страдальцем?
Но печень мою
только
Неформальное объединение петербургских литераторов.