Трансцендентная сингулярность души (сборник). Николай Векшин
быдлу сейчас может закончиться», – бросил поручик через плечо и спустился с крыльца.
Арестованный двинулся за ним. Есаул, громыхая сапогами, топал сзади.
«Они не быдло. Они – люди. А вот Ваша служба ради чего? Получить новый чин? Не слишком-то ценит Вас господин Колчак, если Вы всего лишь поручик, а не полковник», – вдруг выпалил Иван, не удержавшись.
Тот приостановился, зло поиграл скулами и процедил: «Был полковник. Разжалован». – «За что?» – «За неисполнение приказа». – «Какого?» – «Какая разница! Впрочем, если это согреет твою комиссарскую душу, отвечу: отказался выполнять приказ Верховного о сожжении красных деревень. Доволен?»
Комиссар понял, что собеседник дорожит понятием офицерской чести. Вот почему он не дал растерзать арестованного, а ведёт на расстрел.
Тем временем они вышли за околицу и спустились к оврагу. Всю дорогу поручик шел чуть впереди и курил, а есаул тяжело с одышкой пыхтел, шествуя позади.
Овраг весь сверкал в лучах восходящего солнечного диска, серебрясь капельками росы на траве и паутиной на кустах. Роскошное солнце одаривало собой всё окрест. В деревне сдуру закукарекал петух, чудом оставшийся в живых и при красных, и при белых. Докукарекается… Высоко в небе кружил коршун или ворон. Эх, жизнь! Прощай!
Поручик остановился и приказал: «Нет, не поворачивайся. Стой лицом к оврагу».
Приговоренный услышал за спиной злобный голос есаула: «Ваше благородие, разрешите я его располосую!»
Спина комиссара похолодела, ноги ослабли.
Голос поручика прозвучал как спасение: «Нет. Сначала я разряжу в него обойму, а потом ты добьешь, если что».
Тело приговорённого стало непроизвольно трястись противной мелкой дрожью. Иван сжал зубы и, пытаясь перебороть страх, постарался успокоить сам себя. Держись. Ещё минута. Ничего, все люди когда-нибудь умирают. Не ты первый. Только бы не погибнуть позорно!
Сзади раздался насмешливый вопрос поручика: «Может, есть последнее желание?»
«Чтобы мы победили вас, гадов!» – стуча зубами от волнения и ненависти выпалил комиссар.
Грохнул выстрел. Иван не ощутил боли. Раздались ещё два хлопка. И вновь приговорённый ничего не почувствовал. Стрелявший что – промазал? Не может быть! Иван обернулся.
На траве в двух шагах от него, брюхом вниз, распластался есаул. Шашка зажата в руке, вытянутая к комиссару в последнем зверском усилии. Затылок разворочен в куски. Оттуда обильно текла кровь. Роскошные усы обвисли и обагрились.
Поручик с маузером в руке склонился над убитым и спокойно нравоучительно произнёс: «Вот, Миша, мы с тобой и поквитались за твой донос в Ставку». С этими словами он толкнул сапогом грузное тело в бок. Оно дрогнуло, но не сдвинулось с места.
«Что стоишь? Помоги!», – приказал поручик. Они с усилием столкнули тело в овраг. Оно скрылось на дне в траве и кустах. Туда же вышвырнули есаулову шашку и окровавленную папаху.
Затем они тщательно вытерли руки о траву. Натянуто улыбнувшись, поручик спросил: «Что, Ванька, не узнал меня? А помнишь, как