Карагач. Запах цветущего кедра. Сергей Алексеев
постамент, и, застеленное желтой прошлогодней пихтовой лапкой, уже прокалилось на солнце. Ультрафиолета сюда попадало явно меньше, лучи били чуть вкось, цепляя игольчатые кедровые кроны, однако тут она и уловила этот неведомый и нежный эфир, от которого хотелось потянуться, потом расслабиться и ощутить бездумную истинную благодать. Вдыхая его, она вдруг захотела, чтоб Стас сейчас пришел – почувствовал ее зов и вернулся, прибежал! И тогда они бы не уходили со стана и не прятались, и все бы случилось прямо здесь, на этом ложе…
Воображение у нее всегда было отчетливым и объемным, а тут, вероятно, под воздействием летучего, будоражащего запаха, и вовсе путалось с реальностью, Она закрыла глаза, чуть выгнула спину, отдаваясь солнцу, представила, как Стас – обнаженный, мускулистый и сильный, подхватил ее на руки, и в тот же час по телу пробежала сладкая, судорожная дрожь – состояние, сходное с ощущением невесомости и полета. Она понимала, что это блажь, обожаемая детьми и женщинами, причем, для последних опасная, ибо страсть к таким полетам хоть и создает ощущение крылатости души, но предательски делает доступным тело, поскольку укачивает боль, убаюкивает самолюбие и гордость. И отказать мужчине, взявшему тебя на руки, уже почти не возможно…
Женя высвободилась из призрачных объятий и привстала – мотор выл где-то далеко, и кажется, удалялся…
– Сейчас я напущу на тебя чары. – увлекаясь мысленной игрой, прошептала она. – И ты придешь. Я хочу тебя… Ну, вспомни мое тело? Ты же любовался им и жаждал. Посмотри, какая тугая и зовущая грудь. Ты прикасался к ней своими горячими ладонями… Теперь я вся твоя. Хочу, чтоб ты вернулся и… обнял меня… взял на руки. Ты слышишь мой зов?…
Но сама более наливаясь страстью, выпросталась из трусиков и лифчика, потягиваясь, перекатилась с боку на бок и прислушалась. Звенящий звук лодочного двигателя гулял над затопленным лесом, выписывая зигзаги и было не понять, в какую сторону улетает. Истома и нега уже отзывались в теле непроизвольными глубинными толчками крови, предощущение близости сливалось в горячий комок, но не находило опоры и проваливалось в бездну. Она знала чем закончится неудовлетворенное буйство плоти – головной болью, красными глазами и саднящей тяжестью внизу живота.
Стас оказался толстокожим и глухим – не услышал, не вздрогнул, не ринулся назад, и надо было гасить этот огонь. Женя вскочила с ложа и стиснув зубы, побежала к разливу. Она ничуть не заботилась о своем виде, и даже хотела, чтоб кто-нибудь, пусть даже плешивый Гусь, увидел ее обнаженной и захлебнулся слюнями. Она никогда не раздевалась у себя дома или там, где никого не было, однако же любила загорать все лето или купаться до января только потому что можно прилюдно, на глазах мужчин, освободиться от одежд. И вовсе не для того, чтобы показать себя и свои прелести – насытиться тонкой, тончайшей энергией мужского созерцания. Она была уверена, интуитивно это чувствуют и этого хотят все женщины…
Похоже, на берегах золотоносной речки в тот час были только приискатели, бульдозеристы, геологи и начальники, но только не мужчины. Впрочем, нет, кажется один был – тот, что украл купальник, только вот слишком робкий, но знающий магическую силу подобных интимных вещей.
Ледяная вода обжигала и в первый миг показалась горячей. Она погрузилась по горло, уберегая волосы, умыла лицо и через минуту вышла медленно, подавляя рвущийся наружу крик ознобленной души, ибо она, душа, терпеть не могла холода.
– Мальчик, я лишаю тебя сладкого! – проговорила с озорной мстительностью и погрозила кулачком в сторону прииска. – Теперь придется заслужить… конфетку.
После купания плоть усмирилась и даже испытывала легкое отвращение. Женя надела трусики, лифчик, легла на живот, раскинув руки – отдалась солнцу, но сначала услышала щебет ласточки на крыше навеса, потом вновь ощутила летучий аромат эфира, несомый слабым ветерком откуда-то из гущи кедровых, нисходящих до земли и развесистых крон. Теперь уже ее разбирало любопытство – что могло так пахнуть? Какой-нибудь ранний цветок, размягченная на солнце, смола? Почему вчера его не почувствовала?… Она завернулась во вкладыш от спальника, подошла к ближайшим кедрам, долго принюхивалась, присматривалась, задрав голову и решила, что запах этот исходит сверху: на макушках было что-то желтоватое, вроде гроздей мелких невзрачных бутончиков, с коих на хвою сыпалась пыльца. Она еще не знала, что кедр цветет, и обнаружив это, как-то приятно восхитилась – конечно же! Такой тонкий и манящий аромат может издавать что-либо редкостное и необычное! И все для того, чтобы приманить, завлечь того, кто сможет опылить, насекомое, например… Вернется Стас, надо загадать ему загадку. Впрочем, если он не услышал ее зова, не поддался чарам, вряд ли и нюх у него есть. Ему, как всем мужчинам, кажется, женщина любит ушами, поэтому и говорит слишком много слов, а она, женщина, живет в мире запахов и любит носом. Поэтому и слова – обоняние и обояние почти одинаковы…
И тут ее осенило: надо заставить Стаса забраться на кедр и сорвать эти цветы! Что-что, а уж каприз ее выполнит, и вообще, сегодня ему достанется…
Женя пошла к своему ложу, и боковым зрением уловила нечто, нарушающее привычный рисунок близкой опушки леса. И то ли в ней прозвучало, то ли послышалось оброненное