Радость моих серых дней. Екатерина Дибривская

      Меня зовут Севиндж, – прохрипела я мужчине.

      Или мне так казалось.

      Бородач непонимающе уставился на меня, и я попробовала ещё раз.

      – Меня зовут Севиндж, – его глаза округлились. Услышал! – Меня похитили.

      Больше я ничего не запомнила, потому что действие наркотика, которым меня пичкали каждые два часа, снова началось. Мне оставалось лишь надеяться, что этот огромный бородатый мужчина, который выглядел страшнее похитителей, не бросит в беде молодую девушку.

      ***

      Всю жизнь, сколько себя помнила, я жила в обособленной горной деревушке на тридцать дворов, в семье дядюшки и его жены, воспитывающих меня в строгости мусульманских традиций. Но я не была мусульманкой. Я была обычной светловолосой белокожей девочкой со странным именем – Севиндж Смородина. Я выделялась среди местной ребятни и всегда была предметом насмешек. Оттого строгости в воспитании лишь прибавлялось.

      В семнадцать лет я с отличием окончила школу и поступила в университет в большом городе. Там никто не смеялся над моей внешностью или именем, но друзей у меня от этого не появилось – никто не стоял в очереди на звание «лучший друг странной тихони».

      Возможно, причина крылась в скромных одеяниях и голове, покрытой платком на свой манер, возможно, в уродливом шраме, что тянулся вокруг моей шеи – белый, рваный, неряшливый – он, словно трещина на фарфоровой кукле, бросался в глаза каждого человека.

      Из-за него меня никто не брал замуж! Мне было двадцать, и ни один мужчина, что захаживали в гости к дядюшке, так и не захотел на мне жениться. Я чувствовала себя ущербной, недоженщиной. Даже мои послушание и невинность не стоили ровном счётом ничего!

      Дядюшка лишь улыбался и заставлял учиться дальше. Пожалуй, я была единственной девушкой из деревни, кто не только окончила школу, но и пошла учиться дальше. Некоторые мои одноклассницы рожали уже по второму ребёнку.

      Я училась уже на третьем курсе факультета иностранных языков. На дворе стоял промозглый ноябрь, и я готовилась к сессии. Как всегда, задержалась в библиотеке. Как всегда, возвращалась в одиночестве. На последнем трамвае.

      Мне оставалось три остановки до общежития, когда в пустынный салон вошёл ещё один пассажир.

      – В общежитие едешь? – спросил он и улыбнулся.

      Молодой парень, примерно моего возраста, в руках несколько учебников.

      – Да, в библиотеке задержалась, – посетовала я, поправляя шарф.

      Я так боялась, что он увидит уродливый шрам! Глупая, наивная девочка!

      – Я с однокурсником готовился, – поделился парень. – Тоже задержался.

      – Понятно, – кивнула я и стала смотреть в окно.

      Мы подъехали к общежитию и вышли в разные двери. Почти у самого входа в здание гулкие шаги студента нагнали меня.

      – Без обид, – серьезно сказал он, и я удивилась.

      Наверно, удивление – это последняя эмоция, которая сохранится у меня на долгое время.

      Они заберут всё: страх, ужас, тоску, одиночество. А он, мой спаситель и погубитель, – любовь, веру и надежду. Но тогда я удивилась. Но не успела задать вопрос.

      Я лишь почувствовала жжение от укола и провалилась в небытие.

      ***

      – Тише, тише, – сказал парень и подхватил меня за талию. – Вот это ты напилась, сестрёнка!

      Я увидела проходящую мимо пожилую пару с собакой, но не cмогла произнести ни слова.

      ***

      – Что это за страшила? – смеялся голос рядом.

      Я слышала их, но не могла открыть глаза.

      – Бро, я не видел шрама, – оправдывался другой, уже знакомый мне голос.

      – Ладно, продадим дешевле, – согласился первый.

      ***

      Я