Луна костяной волшебницы. Кэтрин Парди
пелена от раздирающих ее чувств и смущения.
– Это не имеет значения. Смерть Ашены не исправит того зла, что причинили моему отцу.
– А что исправит? – Я тяну время, чтобы отыскать камень, хотя догадываюсь, каким будет ответ.
– Твоя смерть, – усмехается она. – И смерть твоей подружки.
– Тебе никогда не победить Аилессу.
– Нет, у нас все получится.
У нас?
Она резко бросается к вскопанной земле. Я бросаю в нее камень, и тот врезается в плечо. Девушка охает, но не останавливается.
И уже через мгновение вытаскивает руку из земли. В ее кулаке виднеется кость из крыла сокола. Я помню тот день, когда Аилесса выпустила стрелу и подбила птицу. Она отдала мне самое длинное из ее перьев.
Гнев разрастается во мне, словно лесной пожар.
И я бросаюсь на девушку в капюшоне. Сердце переполняется чистой яростью. Но пропускает удар, когда воздух пронзает крик Аилессы, наполненный ужасом:
– Сабина!
8. Аилесса
На тело наваливается тяжесть, отчего ноги соскальзывают с носков на пятки. В глазах исчезают фиолетовые тона, а вместе с ними и четкость зрения. Я вырываюсь из рук Бастьена, невольно поднимая руку к основанию моего горла. Кость от крыла сокола с моего ожерелья исчезла. Вернее, сейчас она не в ожерелье, а…
Я подбегаю к перилам моста и смотрю вниз. Сквозь туман, устилающий русло реки, ничего не видно, но до меня доносятся звуки борьбы.
Происходит явно что-то ужасное.
– Сабина!
Я старательно пытаюсь услышать ответ, но разносятся лишь глухие удары и ворчание.
А затем воздух пронзает крик Сабины:
– Аилесса, беги!
Я замираю. Пальцы стискивают обломанные перила. Я не могу убежать. Сабина явно в опасности. К тому же мне нельзя сходить с моста. Еще рано. Ритуальная магия все еще жива. И мне предстоит сделать выбор. О судьбе Бастьена. Нет. О каком выборе идет речь? Я должна убить его. Прямо сейчас.
Все тело стремится помочь Сабине, но я заставляю себя повернуться и посмотреть Бастьену в лицо.
– Мне очень жаль.
Я не должна извиняться. Стать моим amouré большая честь. И смерть от моей руки – тоже. Я тянусь к костяному ножу за спиной.
– А мне нет, – говорит он, тоже убирая руки за спину.
И когда я вытаскиваю свой нож, он достает целых два. Я удивленно взираю на них.
– Что это?
– Это… – вся нежность и неуверенность, отражавшаяся на его лице, сменяется злобной гримасой, – месть.
И тут же бросается в атаку. Я отпрыгиваю назад. Меня не учили драться на ножах. Ведь охота на животных требует немного других умений.
– За что? – выпаливаю я. После танца, который мы только что разделили, его поведение задевает мою гордость. – Что я тебе сделала?
Его ноздри раздуваются. А ярость хлещет волнами. Мой позвоночник покалывает от шестого чувства в ожидании его следующих действий.
– Одна из вас убила моего отца, – сквозь зубы выдавливает он таким тоном, словно Леуррессы не люди, а животные. – Я был ребенком. И видел,