Re: Гиппократу. Михаил Михайлович
а вот качество их исполнения, наверняка, дрянное, думалось мне. Проносить же их надо хотя бы год, потому, что выкроить из зарплатного бюджета средства на новые, столь же красивые, было проблемой. Вот если бы я зарабатывал раза в два больше, то мог бы носить туфли не год, а полгода и потом купил бы новые. А если в три раза больше, то щеголял бы в новой обувке каждый квартал. Хотя, это вряд ли! Через полгода купленные туфли не лишаться своей презентабельности и я, ссылаясь на то, что отношу их ещё немного времени, куплю что-нибудь другое. Мысли о моей заработной плате с привязкой к моему внешнему облику не покидали меня до самого входа в организацию где я тружусь вот уже пятнадцать лет.
Здание, в котором проходили мои трудовые будни, иногда и выходные дни, растянулось вдоль автомобильной дороги, повторяя вместе с дорогой и плавный изгиб, имело два входа: один – через центральные ворота, напрямую к главному крыльцу, другой – через шлагбаум для въезда машин. Следовать первому пути показалось мне теперь преждевременным решением, потому, что не закончились еще рассуждения о моих одеждах. Предпочтение было отдано второму. Потому, что за шлагбаумом следовал внутренний двор и два поворота, а этой дистанции как раз должно было хватить, чтобы поставить точку в размышлениях. Но во внутреннем дворе стало понятно: идти надо еще и через дальний вход., который все называли «трупным» или более благозвучно «тайным». Около этого входа, который и выглядел как тайный, тайно от всех курили две девушки в белых халатах. Одна из них резко повернулась ко мне и, посмотрев, как на объект, которому необходимо прямо сейчас поставить диагноз с кратким описанием, выпустила из губ тонкую струю дыма. Вероятно, в её представлении, поток, выделенный из ротовой полости, должен был стать сообщением о готовящейся сделке. И если я готов подписать согласие на медицинское вмешательство, то необходимо было немедленно дать ответный сигнал, поставить, так сказать, голосовую или мимическую подпись. Именно поэтому я избежал соединения взглядов и проигнорировал её сообщение, вскользь взглянув на другую девушку, которая, надо признать, показалась мне весьма симпатичной. Сделка, к моей безразличной радости, сорвалась. Как только я миновал их, мне вдруг захотелось обернуться и что-нибудь сказать колкое или ироничное. Но переборов в себе желание быть несерьезным, я быстро протопал новыми туфлями сначала пять ступеней вверх до входа, а затем тридцать шесть до второго этажа. Чтобы добраться до моего рабочего кабинета, оставалось преодолеть извилистый туннель кардиологического отделения. В этом отделении много пациентов лежало не в палатах, а в коридоре. Кто на больничных кушетках, кто на носилках, составленных вместе стульях. Из раза в раз кому-нибудь везло больше других и его временно размещали на единственном мягком дерматиновом диване для посетителей. В таком положении пациенты могли задерживаться в коридоре на сутки и более: до тех пор, пока кто-нибудь не освободит место в палате по причине выздоровления или смерти. По месту дислокации людям делали уколы, обнажая задние места, ставили капельницы, производили сборы различных анализов. Я всегда старался пройти кардиологию быстро, не обращая ни на кого внимание, что бы никто не обратил внимания на меня. Без сменной обуви и халата передвигаться по отделению было запрещено, а носить с собой эту смену не очень-то хотелось, поэтому скорость моего движения постепенно увеличивалась. Среди пациентов были, в основном, пожилые люди, мало молодых, изредка попадали на глаза разновозрастные бездомные мужчины и женщины. Каждый раз, когда я шел этим маршрутом и нехотя, больше из любопытства, выхватывал взором те или иные картины происходящего, меня вдруг охватывало чувство жалости к себе. Словно глоток ледяной газированной воды в душный летний день жалость лилась от гортани к сердцу до желудочного тракта и от туда, мгновенно поднимающимися пузырьками, ударяла в часть мозга, отвечающего за эмоции. И вот, эта жалость сливалась в один большой газированный пузырь и достигала таких размеров, что в какой-то момент схлопывалась в личный плач по самому себе. Мне вдруг воображалось, что это не лицо без определенного места жительства лежит на кушетке в коридоре, под общий взор безразличия или отвращения, а я со всеми своими должностными регалиями и уважениями. И никому я не нужен, и ни кого у меня нет из родных, друзей, и никто не подойдет ко мне кроме того патологоанатома, который и поставит мне самый правильный диагноз: – Сильно истощен жалостью к себе! После всего этого наступало время когда жалость сменялась ностальгией по прошлому, настоящему и одновременно будущему. И вдруг, снова маленькими газированными пузырьками, добиралась до кончиков пальцев, интенсивно потирающих от волнения друг друга, а затем, уже переходила в сталь ключа от моего кабинета и затихала с двумя громкими щелчками внутри отмыкающегося замка.
Личный кабинет – очень важная часть жизни современного делового человека, – однажды подумалось мне, когда я в очередной раз открывал дверь. Когда-нибудь виртуальные личные кабинеты могут заменит физические, – фантазировал я с сожалением. Такие компьютерные кабинеты, подвешенные в неизвестном пространстве interneta будут иметь различные статусы, а пароли к ним будут выдавать только при получении той или иной должности. И все кто рангом ниже будут мечтать и стремиться получить пароль от виртуального личного кабинета способного влиять на другие. Чем