Огневица. Анита Феверс
го свет запутался и будто бы потускнел. Последние сполохи сверкнули багрянцем в темных волосах, когда мужчина отвел несколько прядей с лица.
На той части запястья, которую не скрывал рукав черного кафтана, виднелись едва затянувшиеся порезы и начавшие желтеть синяки. Кафтан украшала тонкая вышивка золотой нитью, два ряда золотых пуговиц шли от ворота до паха, да над сердцем горело огненное кольцо – знак дейвасов. Марий Болотник ступал неслышно, но уверенно – знал свое право находиться в этих покоях в любое время.
Ныне в зале не толпились просители. Возле окна стоял маленький столик, накрытый узорчатой тканью и уставленный лакомствами. Пар поднимался над чашкой из тонкого перламутрового фарфора, привезенной с островов Ущербной Луны. Чай был нетронут, как и сласти.
Марий миновал угощение и прошел вглубь зала. Остановился в десяти шагах от пустовавшего трона и сунул ладони за пояс. Заговаривать не спешил – давал тому, кто его вызывал, собраться с мыслями.
Князь Светогор стоял у окна. Он заложил руки за спину, отчего тяжелый плащ, подбитый соболем, собрался складками, обнажая перевязь с мечом. Князь не расставался с оружием ни днем ни ночью, и на то была причина. Марий болезненно поморщился. Как ни убеждал он Светогора, что тот ничего не смог бы противопоставить огненной ворожбе напавших, князь все равно продолжал винить себя в случившемся.
Светогор не спешил начинать разговор. Марий вздохнул, подошел и встал рядом, привалившись плечом к стене. Свет заходящего солнца отразился от расписного окна женского терема – единственного, которое уцелело, – и заплясал по лицу Светогора. Лучи высвечивали то залегшую меж бровей морщинку, то горькие складки в уголках губ. Пытались добраться и до глубины спокойных серых глаз, но горе, живущее в них, было темнее, чем одежда дейваса. Не справившись, солнце стыдливо спряталось за тучу, окрасив ее брюхо в красный и золотой. Над обломками здания, некогда звавшегося Каменным Цветком Червена, кружили вороны – целая стая.
– Они летают там днями напролет, – тихо проговорил Светогор. – Хотя тела давно убрали.
– Я могу их сжечь, – предложил Марий, но князь лишь качнул головой.
– Люди думают, что птицы скорбят, – Светогор скривил губы. – Кое-кто твердит, что они – воплощение горя воленцев, осиротевших без своего князя.
– Теперь у Беловодья новый князь, – негромко, но твердо напомнил Марий.
Светогор начал говорить, но дейвас шагнул ближе и крепко стиснул плечо молодого правителя, прервав сбивчивую речь.
– Мы найдем убийцу. Но сейчас ты должен удержать Беловодье от смуты. Твои отец и дед были князьями. Ты не имеешь права поддаваться чувствам и допускать разрушение того мира, что они создавали.
Князь сгорбил плечи и глубоко выдохнул, точно пытаясь избавиться от тяжелых дум, бродящих в его голове. Он покачнулся и наклонился вперед, уперевшись руками в резной подоконник. Его взгляд блуждал по женскому терему, пытаясь увидеть отблеск солнечного зайчика. Когда-то игривое пятнышко света, пущенное маленьким ручным зеркалом, служило приглашением. Тогда князь менял пышные одежды на одеяние стрельца, вооружался огнестрелом и засапожным кинжалом и отправлялся «гулять по крышам» – так она называла их шалости. Смешливая, всегда улыбающаяся, она уже ждала его в схожем наряде, разве что оружие не любила. Князь и его подруга вместе отправлялись в город – пить золотое вино и лихо отплясывать на площадях вместе с лицедеями.
Некому больше пускать солнечных зайчиков. И зеркальце, оттянувшее карман князя, отныне бесполезно.
Светогор быстро отер глаза, словно смахнул невидимую соринку. Глубоко подышал, запрокинув голову, и наконец повернулся к дейвасу.
– Рад, что ты пришел, Марий.
– Как я мог отказаться? Меня позвал светлый князь.
Светогор поморщился.
– Никак не привыкну. Зовут меня, а чудится – отца окликают…
Князь и дейвас, не сговариваясь, посмотрели на тяжелое кресло из мореного дуба. Его подлокотники были выполнены в форме голов хищных птиц. Такая же птица, только огненная, распахивала крылья на красном гобелене позади трона.
Княжий род огненных птиц едва не оборвался по чьему-то злому умыслу. Но Светогору посчастливилось спастись, и смуты удалось избежать. Сегодня шел седьмой день, как на каждом окне Червена – столицы Беловодья – развернулись черные полотна в знак траура. Марий знал, что такие же тряпки плещутся на ветру в каждой, даже самой дальней и захудалой волости – везде, куда смогли долететь вороны-вестники. Дернуло болью левую руку – ту, что едва не перешибло рухнувшей балкой в горящем Каменном Цветке. Лаумы наспех затянули рану, но до конца вылечить не успели. Глава Школы почти не смыкал глаз в первые дни после случившегося и старался не терять ни минуты. Собственное исцеление казалось ему мелочью, не стоящей внимания.
Марий стиснул зубы, разглядывая осиротевший престол. Страшная беда, что стряслась с Каменным Цветком, пошатнула шаткое равновесие, которое едва успело установиться в Беловодье. После возвращения лаум навьи попрятались по норам и кметы вздохнули чуть спокойней.