Горячка. Алексей Наумов

      Я отдёрнул шторы, распахнул окно и жаркий московский воздух ворвался в мою квартиру.

      – Мать честная, – простонал я. –  Да что же это такое-то, а!?

      На часах едва-едва минуло 10 утра,  а над столицей уже стояло тяжёлое удушливое марево, полное запаха бензина и тающего асфальта. Июнь только перевалил за половину, но казалось, что уже середина июля – так душно и пыльно было в Москве. Листва была серой, газоны – жухлыми, а небо – грязным и мутным. Контуры высотных домов покачивались и плыли словно мираж. Солнце, которое было не в силах пробиться сквозь густой смог, превращало город  в теплицу, где люди походили на сморщенные и пожелтевшие овощи.

      – Дьявол, – продолжал ругаться я. – Мы в Каире что ли, я не пойму никак?! Где эта блядская утренняя прохлада?

      На подоконнике стояла недопитая с вчера бутылка пива. В смутной надежде на чудо я сделал глоток и немедленно выплюнул тёплую жижу в горшок с кактусом.

      – О-о-о, господи!!! Проклятье! Жара, опять эта проклятая жара! Я с ума от неё сойду!

      Я отошёл от окна и рухнул в кресло,  прикрыв свою наготу валяющейся на полу соломенной шляпой. Вещь, купленная мною в Париже и некогда-то весьма элегантная, вчера была измята и безнадёжно заляпана сладким красным вином.

      Я пошарил на столике, я нашел чудом уцелевшую сигару, спички и без удовольствия закурил.

      «И это моё утро!? – думалось мне. – Утро поэта и человека! Ужас! У-жас!»

      В соседней комнате гулко и жалобно застонал  диван. В такт ему, хрипло и тяжело, как умирающее животное, застонала женщина.  Время от времени стоны стихали, и было слышно, как она что-то быстро и неразборчиво бормочет. Эти стоны и бормотания обостряли мою и без того дикую мигрень.

      – Эй, полегче там, кролики, – забарабанил я кулаком в стену. – Мебель поберегите!

      Стоны на секунду стихли, а потом возобновились с удвоенной силой. Я безнадёжно обмяк. Судя по всему, за стеной трудился мой друг –  Алексей  и, если мне не изменяла память, «труд этот был страшно громаден», поскольку женщина, которую он вчера подцепил, была стара, толста и страшна…

      – Сволочи! Дождётесь у меня, – уныло  прокричал я. –  Сейчас вот как опохмелюсь,  как начну ругаться во все инстанции! Никакой управы на вас нет! Дикари!

      – А можно потише, а? – вдруг услышал я и вздрогнул. –  Голова очень болит…

      На моей всклокоченной и разверзнутой кровати, в самом её центре, на спине, лежала голая девица, её длинные тёмные волосы закрывали ей лицо. Я совсем забыл про неё. Ей было около 30, и она была  лет на 15 моложе и килограмм на 25 легче той, застеночной. Накануне, я даже было подумал, что они мать и дочь… Вчера вечером, на каблуках, в чёрном открытом платье и на фоне своей подруги она выглядела весьма и весьма эффектно. Теперь – нет.  Их имена я не смог бы вспомнить даже под пытками…

      – О, привет, – я отсалютовал ей шляпой. –  Ты как, жива?

      – Нет… – она приподнялась на локтях. –  А сколько сейчас времени?..

      – В аду часы не тикают! – злобно выдал я. –  Могу только сообщить, что сейчас начало  следующего за вечером пятницы дня.

      Она бессильно откинулась на подушки и жалобно заныла:

      – Принеси водички, пожалуйста, а-а-а-…

      – Воды нет! У меня из кранов только пиво течёт и ликёры всяческие… А ещё есть джин.

      – Нет, – заорала она и забилась в истерике, – только не ДЖИН! Нет! Даже не произноси это слово! О-о-о-о!!!  Да дай же мне хоть  что-нибудь, я умираю, ты слышишь?!

      – Сейчас сообразим.

      Я встал, надел шляпу и, покачиваясь, двинулся на кухню, по пути заглянув в соседнюю комнату.  Там моему воспалённому взору открылась огромная толстая прыгающая задница, крепко-накрепко оседлавшая моего лежащего на диване и сучащего ногами друга. Меня аж всего передёрнуло. Проще всего было бы пройти мимо, но бросить товарища в беде, это низко. Я взял себя в руки и, откашлявшись, начал так:

      – Мадам, –  произнёс я, сдерживая рвущийся смех и ужас. – Мадам!  Я ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс вашей бурной жизнедеятельности, но, просто как врач(!), считаю своим долгом предупредить Вас, что у Алексея слабое сердце, авитаминоз паховой области и тяжёлая контузия, ещё с Гражданской… А ещё у него протез головы, и он по утрам часто барахлит … Не ровен час – отскочит, а мастерские по субботам закрыты. То-то мы с ним, с горемычным, напрыгаемся… Вы уж будьте любезны, поосторожнее там, с ним, с протезом в смысле, а то…

      Жопа замерла, потом мелко затряслась  от хохота  и повалилась на бок. Берлинская стена рухнула, и из-под её обломков выглянуло ухмыляющееся лицо Алексея.

      – Доброе утро! – выдохнул он, но в его взгляде ясно читалось «Спасибо!»

      – Мир вам, мои малыши, – благословил  их я и продолжил своё триумфальное шествие на кухню.

      На кухне был полный разгром. Я поднял с пола свои