Ящик Пандоры. Луанн Райс
то хладнокровно убил, тщательно всё продумав? Был ли он вооружен ножом или, может быть, бейсбольной битой и, подгадав время моего прихода, терпеливо ждал, пока я войду в гараж с находками, собранными во время прогулки по пляжу? Была пятница – начало выходных в честь Дня поминовения, и я чувствовала себя очень счастливой.
Неужели я умерла? Или это сон? Который сейчас час? Приходят ли люди на открытие моей выставки? Моя лучшая подруга управляет художественной галереей. Догадывается ли она уже, что я не приду? Пошлет ли она за помощью? В голове проскакивает мысль: меня ведь предупреждали, а я не послушалась. Моё сознание затуманено, а во рту пересохло; лицо и руки покрыты запекшейся кровью. В ушах звенит, и я слышу свой плач.
Вокруг шеи завязана веревка, натирающая кожу до крови. Я едва могу дышать и пытаюсь оттянуть её. Узел слишком тугой, и пальцы почти не слушаются – мои руки покрыты неглубокими порезами. Я вижу, как он размахивает ножом, попадая по моим рукам, когда я поднимаю их вверх, чтобы блокировать удары. Однако, он не зарезал меня. Моё запястье разодрано, но это не от ножа. Он содрал с моей руки золотые часы, свадебный подарок.
Я по-прежнему нахожусь в старом продуваемом всеми ветрами экипажном сарае, который мы используем как гараж. Подо мной жесткий бетонный пол, и я ощущаю вкус собственной крови – признак того, что всё ещё жива. На полу рядом со мной валяются два куска расколотого дерева. Горло горит огнем от удушающей меня веревки. Я ломаю ногти, пытаясь ослабить узел. И теряю сознание на твердом полу. Когда прихожу в себя, ощущаю, что мне холодно. Сколько я находилась в отключке: минуту или час, или целые сутки? Я умерла? Снова пытаюсь стянуть веревку с шеи – это должно означать, что я не умерла. Узел не поддается.
Всё ещё лежа на полу на спине, вытягиваю ноги и сгибаю ступни. Мои ноги двигаются. Держась за бампер машины, медленно поднимаюсь и опираюсь на заднюю дверь, оставляя кровавые отпечатки. Ладони, пальцы и внутренняя сторона запястий покрыты мелкими, неглубокими порезами.
В памяти вcплывает образ: нож рассекает воздух, но едва касается меня, я размахиваю и молочу кулаками, уклоняюсь от ударов, а он смеется. Да, я начинаю вспоминать. На нем была черная маска. Он покачал моими часами передо мной – насмешка, которая, казалось, что-то значила для него, но не для меня.
– Покажи мне свое лицо! – крикнула я, борясь с ним.
Нападавший был в черных кожаных перчатках и синем комбинезоне, какие носят механики, и в маске. Значит, он это спланировал. Нападение не было приступом внезапной ярости. Он был готов к нему. Спрятал лицо и руки, чтобы его не узнали. Однако, его тело, высокое и худое, скрыть было невозможно.
Мой муж – Гриффин Чейз, прокурор округа Истерли в штате Коннектикут и кандидат в губернаторы на выборах в ноябре. Вероятность того, что он станет следующим губернатором, довольно высока; в его резервном фонде много денег, целое состояние: у него серьезные спонсоры, и всем им он дал обещания.
Он внимательно изучает дела, которые ведет. Рассказывает мне о том, что мужья сделали неправильно, и заверяет, что он никогда не допустит подобных ошибок. Гриффин выносит обвинения тем, кто совершают насильственные преступления. Он отправляет насильников, виновников бытового насилия, преследователей и убийц в тюрьму, а затем возвращается домой к ужину и говорит мне, что они – его учителя. Мой муж также неустанно поражается женщинам-убийцам, например, матери двоих детей, которая была предана суду за убийство своей лучшей подруги.
Джон Маркус, убийца, которому он добился пожизненного заключения в октябре прошлого года, нанес своей жене сорок семь ударов ножом. Его поймали, потому что он случайно порезался, когда его рука скользнула по лезвию ножа, и его ДНК смешалась с её.
– Меня бросает в дрожь при одной мысли быть зарезанной, – призналась я Гриффину. – Увидев нож и поняв, что он собирается с ним сделать, я испытала бы дикий ужас.
И вот нахлынули воспоминания – четкие, уже не как во сне. Конечно, он не стал бы меня резать, потому что обвинение Джона Маркуса послужило ему примером, чего не следует делать. Но он, должно быть, запомнил мои слова о страхе перед ножом. Сейчас, прислонившись к машине, я вспоминаю, как лезвие, отражая дневной свет, струящийся через окно, вонзалось в мою ладонь, слегка рассекая её и внутреннюю сторону запястья, но никаких глубоких ран. Запугать меня до ужаса доставило бы ему удовольствие.
После того, как он швырнул меня, и я ударилась головой о бампер машины, он быстро затянул на моей шее веревку.
– Гриффин, сними маску – произнесла я, пока ещё могла говорить, прежде чем петля затянулась. Он хотел, чтобы моя смерть выглядела как самоубийство? Или все же собирался убрать мое тело после моей смерти? Спрятать на своем катере и вывести в Атлантический океан, за остров Блок-Айленд, где океанские впадины настолько глубоки, что человека никогда не найдут?
Он подбросил веревку один раз, второй. На третий ему удалось перекинуть её через балку, а затем он начал тянуть, и я услышала, как веревка со странными звуками медленно заскользила по грубой деревянной перекладине у меня над головой. Он был сильным, его тело – подтянутым и спортивным.
Моя