Версальский лабиринт. Басни Шарля Перро. Шарль Перро
прочие формы материи, стремится постоянно сделать из настоящего некую итерацию прошлого (хотя, говоря объективно, вполне справедливо)?
Именно поэтому в искусстве и возник классицизм, правивший бал с середины XVII до начала XIX века. Одной из примет стиля стали многочисленные отсылки к литературе эпохе античности, а также различные её интерпретации. В особенности досталось Эзопу: короткий и простой сюжет басен, почти афористичное сжатие и при этом претендующая на мудрость глубина мысли идеально вписывались в мольеровский императив: «Развлекая – поучай, поучая – развлекай!», отчего количество интерпретаторов составит, пожалуй, несколько десятков, если не добрую сотню: достаточно вспомнить Жана де Лафонтена и Ивана Андреевича Крылова, а уж подражателям их и вовсе несть числа. Теперь хотелось бы вернуться к самому баснописцу.
А был ли Эзоп? Или это очередной литературный Франкенштейн вроде Козьмы Пруткова? Многие спорят об этом до сих пор. Первым существование Эзопа поставил под сомнение Мартин Лютер, а после и филологи подлили масла в огонь; теперь же многие максимум что говорят, так это то, что у Эзопа был прототип. Хотя так ли это важно? Образ же получился, и какой! Одна только внешность чего стоит! «С виду он был урод уродом: для работы негож, брюхо вспученное, голова что котёл, курносый, грязный, кожа тёмная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые – такое чудовище, что и встретиться страшно. А ещё того хуже – был он немой и совсем не мог разговаривать». А уж мысли!
Самое интересное в баснях Эзопа – их матричность. Разберём басню «Мышь и лягушка» и её переводы и интерпретации.
Эзоп
Сухопутная мышь на свою беду подружилась с лягушкой. И лягушка, задумав дурное, привязала лапку мыши к своей лапе.
Сперва они вышли на сушу, чтобы закусить полевыми колосьями; но потом, когда они приблизились к берегу пруда, лягушка при виде воды воспрянула духом, закричала «брекекекекс коакс!» и потащила мышку за собою прямо в глубину.
Несчастная мышь, наглотавшись воды, раздулась, умерла и поплыла по пруду, привязанная к лягушкиной лапе.
Её заметил коршун и схватил в когти; а лягушка на привязи потащилась следом за нею и сама так же досталась на обед коршуну.
[Даже и у мёртвого есть защита, ибо божественная справедливость надзирает над всем и, воздавая мерой за меру, блюдет равновесие.]
Перевод Михаила Гаспарова
Перро и Бенсерад «Версальский лабиринт»
Желая утопить крысу, лягушка предложила ей прокатиться на своей спине через всё болото. Одну из лап она привязала к крысе – для безопасности, но на самом деле для того, чтобы утянуть на глубину. Коршун увидел сверху тонущую крысу, вытащил её, а заодно и лягушку да съел обеих.
Всё предательство – или позор, или гнусь:
И обман для победы не избавит от бед.
Как бы всё хорошо ни обставить, боюсь,
Что предатель однажды погибнет вослед.
Перевод Ганса Сакса
Бенсерад «Басни Эзопа в катренах»
Лягушка с крысой посреди болота повстречались
Да о своих делах сосредоточенно общались.
Тут коршун налетел на них —
И съел двоих.
Перевод Ганса Сакса
Их современник Жан де Лафонтен
«Кто хочет обмануть другого, тот нередко
Сам попадается», – сказал Марлен давно.
Сужденье это очень метко,
Да жаль, в наш век состарилось оно;
Однако же вернусь к повествованью.
У берега пруда откормлена, жирна,
Предавшись сладкому мечтанью,
Сидела Крыса: видимо, она
Совсем была не склонна к воздержанью.
С ней разговор Лягушка завела
И молвила: «Я угощу на славу,
Пойдём ко мне». Пришёлся зов по нраву —
И Крыса радостно согласие дала.
Какие ж тут ещё, казалось бы, приманки!
Однако же Лягушка ей поёт
О редкостях трясины и болот,
О прелестях диковинной гулянки
Под гладью тинистою вод,
О том, как, побродив по всем болотам этим,
Она вернётся с гордостью домой
И в добрый час расскажет детям
Про жителей страны чужой,
Про управленье, общество и нравы
Лягушечьей державы.
Всё хорошо, да горе только в том,
Что Крыса плавает с трудом.
Но Квакушка и здесь нашлася: Крысы ногу
К своей ноге привязывает вмиг,
С подругой вместе в воду – прыг!
И вот пускаются в дорогу…
Но,