Драконы в рюкзаке. Зетта Эллиотт
– ты и глазом моргнуть не успеешь.
Я киваю и смотрю на глазок в двери. Если опустить взгляд себе под ноги, слезы точно покатятся, и из носа потечет, и мама поймет, как я не хочу, чтобы она меня тут оставляла.
Мама прикусывает губу и нервно постукивает пальцем по двери. Снова жмет на кнопку звонка и долго не отпускает. Мы оба слышим, как в квартире кто-то возится и ругается. Мама нервно усмехается и говорит:
– Иногда Ма сквернословит, точно матрос, но она – старушка безвредная. И еще занятная. Тебе она понравится, Джекс.
Я и не знал, что у меня есть бабушка в Бруклине. Раньше мама никогда о ней не упоминала. Иногда мама скрывает от меня что-то – то есть я не мешаю ей верить, что она успешно скрывает. Она думает, я не знаю, что квартирный хозяин пытается от нас избавиться. Срывает уведомления о выселении, которые он пришпиливает нам на дверь. Но я все равно в курсе, что происходит. Сегодня маме надо идти в суд. И я хотел бы пойти с ней, но она хочет, чтобы я побыл здесь.
К двери шаркает чье-то тяжелое тело. Мы с мамой терпеливо ждем, пока подошедший отопрет не меньше трех замков. Цепочка остается на двери, так что та приоткрывается лишь чуть-чуть. И я чувствую себя не в своей тарелке, когда скрипучий голос осведомляется:
– Чего вам надо?
Мама мило улыбается и кладет ладонь на дверь. Она говорит медленно и вежливо:
– Это всего лишь мы, Ма. Я звонила утром и предупредила, что мы едем. Помнишь?
Женщина за дверью рявкает:
– Конечно помню. Ты позвонила и спросила, можешь ли оставить мальчишку со мной, и я сказала – НЕТ!
Милая улыбка не сходит с маминого лица. Наоборот, словно затвердевает на нем. Мама пытается надавить на дверь, но цепочка никуда не делась, и непохоже, чтобы моя таинственная бабушка собиралась ее снять.
Мама кладет вторую руку на дверной косяк и прижимается к щели так, чтобы женщина с другой стороны видела и слышала, в каком она отчаянии:
– Всего на несколько часов. Прошу, Ма. Больше у него никого нет.
Я отступаю на шаг и думаю, правда ли это. Уверен, что Викрам разрешил бы мне посидеть у него. Его родителям я нравлюсь, и они не против, чтобы я приходил в гости. Миссис Патель говорит, что я оказываю на ее сына хорошее влияние. Те взрослые, которые меня знают, всегда так про меня говорят. Но эта злобная старушенция не собирается даже дверь открыть, чтобы дать мне шанс. Что ж, не хочет меня впускать – тем лучше для меня.
Но не для мамы. Она шепчет что-то женщине за дверью, но теперь мамина улыбка исчезла, а на щеках сверкают слезы. Я хочу взять ее за руку, но вместо этого опять шагаю назад и отчаянно вцепляюсь в лямки рюкзака. Мама снова и снова повторяет одно слово: пожалуйста.
Я никогда не видел, чтобы моя мать кого-то о чем-то умоляла. Но даже это не срабатывает: дверь в итоге закрывается. Мама утыкается в нее лбом, потом утирает глаза, поворачивается ко мне и устало говорит:
– Идем, Джекс.
Я вздыхаю и беру маму за руку. Едва мы ступаем на лестницу, как я слышу звук отодвигаемой цепочки, и дверь снова открывается:
– Один день. Дай мне слово, Алисия. Один день.
Мама говорит:
– Обещаю, Ма.
А потом тянет меня обратно, к квартире бабушки. Дверь открыта, но свет внутри выключен, так что я не вижу, кто там. Мама быстро обнимает меня и проталкивает в дверь. Я не успеваю спросить, когда она вернется, а она уже летит вниз по ступенькам и исчезает.
2
Я делаю шаг в темную квартиру.
– Закрой дверь, парень, – рычит моя бабушка.
Я гляжу на три замка и решаю защелкнуть только тот, что ближе всего к дверной ручке, – на случай, если мне понадобится быстро убегать. Потом я даю глазам привыкнуть к полутени и начинаю искать бабушку. Квартира, хоть и пахнет плесенью, на вид аккуратная. В гостиной – два больших окна с тяжелыми занавесками, не дающими весеннему солнцу пробраться внутрь. Я снимаю рюкзак и кладу рядом с дверью, сообразив, что, если здесь все пойдет плохо, я всегда могу удрать и надеяться, что Патели меня приютят.
Комната, в которой я стою, должно быть, столовая. Направо от меня отходит короткий коридор, и, кажется, бабушкин голос раздавался оттуда.
В коридор просачивается свет, и мгновение спустя я слышу звяканье кастрюль и сковородок. Видимо, бабушка собирается что-то готовить, так что я подхожу к кухне и останавливаюсь в дверях.
На бабушке лиловый плюшевый халат, чей цвет соперничает с оранжево-зелеными кухонными обоями. Халат явно старый, потому что ткань на локтях и попе протерлась. Могу предположить, что бабушка много сидит, хотя телевизора в гостиной я не видел. Сейчас же она стоит у мойки, уставившись в шкафчик, внутри которого негусто.
– Есть хочешь? – неприветливо спрашивает она.
– Нет, мэм, – отвечаю я.
– Мальчики всегда хотят есть, – бормочет бабушка, перед тем как снять с полки банку арахисовой пасты.
Я смотрю,