Честность свободна от страха. Саша Фишер
возле неудобной даже на вид скамейки и причмокнул. – Присядем?
Одна из машинисток размеренным шагом шла от административного сектора к медицинскому. Ей было не больше двадцати, белокурые волосы стянуты в тугой узел на затылке, прямая форменная юбка волнующе облегала идеально круглую попу, открытые ниже колен ноги – скульптурно правильной формы. В общем, она выглядела в точности как любая из работавших здесь фройляйн – восхитительно красивой и возмутительно идеальной. Другие просто не попадали в департамент надзора. Шпатц и Боденгаузен молча проводили ее взглядом, дождались, когда за ней закроется зеленая дверь медицинского сектора, и только потом шумно и облегченно выдохнули.
– Поговаривают, – инспектор склонился к Шпатцу и понизил голос до шепота. – Что каждой машинистке департамента надзора полагается нож особой формы. Тонкий и трехгранный. Он у нее в левом рукаве.
– Спасибо за предупреждение, герр инспектор, – Шпатц усмехнулся. – Нам не пора на обед?
– Не торопись, – круглое лицо Боденгаузена стало серьезным. – Поболтаем чуть-чуть. Неприятный разговор, но тебе придется ответить. Как умерла твоя мать?
– Заболела, – быстро ответил Шпатц. – Кажется, воспаление легких или что-то в таком духе. Сначала у нее началась лихорадка, потом кровавый кашель и рвота, а через три дня она уснула и не проснулась.
– Ваша семья довольно богата, неужели ее не лечили?
– Лечили, разумеется, – Шпатц нервно дернул плечом. – Семейный доктор и еще какой-то. Но ничего не помогло.
– Другой доктор? Вы знаете его фамилию, герр Грессель?
– Увы, передо мной никто не отчитывался, – голос Шпатца дрогнул. – Мы с отцом повздорили, он сказал, что не мое дело, кто лечит его жену, обматерил меня и выставил. Я ушел в кабак, снял там же комнату и пил. А утром она умерла.
– Не появлялся ли среди окружения вашей семьи кто-то новый незадолго до смерти Блум?
– Боюсь, что вокруг нашей семьи все время появляются новые лица – нам принадлежит множество заведений, у отца дела с десятками разных поставщиков, посредников и покупателей. А рабочий кабинет у него на первом этаже нашего дома.
– Может быть вы сменили горничную или няню?..
– Я понимаю, куда вы клоните, герр инспектор, – Шпатц несколько сжал и разжал кулаки. – Мою мать некому было ненавидеть. Она мало с кем общалась. Не любить ее могла разве что Джерд, но тут скорее наоборот должно быть – это она отодвинула мою мать в сторону. Новая горничная… Нет, ни горничной, ни няни мы не нанимали. А вот новые соседи появились. Купили дом, пустовавший несколько месяцев. Его звали Кушт Дагмер, а имени супруги я не знаю.
– Они все еще живут в этом доме?
– Я переехал от отца через три дня после смерти матери. Мы поругались, и я не видел его с тех пор.
– Когда точно это было?
– Три месяца назад.
Боденгаузен поднялся со скамейки и кивнул в сторону столовой.