Протокол 06 «Ева». Юлия Давыдова
л возле неё. Уже через минуту врач был сопровождён в комнату больного. Ещё вчера вечером сын графа четырнадцатилетний Александр почувствовал недомогание, а сегодня ближе к ночи у ребёнка начался жар.
В спальне горничная зажигала новые свечи, на тумбе возле кровати стояла чаша с колотым льдом, лежали полотенца. А на мокрой постели, в насквозь пропитанной потом пижаме разметался юный Александр. Его мать – графиня Валуева, сидела возле него, прижав к груди икону Богородицы, и отрешённо смотрела на сына.
– Пётр Германович, голубчик, помогите, прошу, – произнесла она, обратившись к доктору. Голос графини дрожал.
Балашов положил руку на лоб мальчика. Огонь. От всего худого тела ребёнка поднимался жар. Страшно сказать госпоже Валуевой об этом. Как бы не пришлось приводить её в чувство после.
– Александр Михайлович, слышите меня? – доктор наклонился над мальчиком.
Юный Валуев открыл глаза, а Балашов, приставив к его груди стетоскоп, слушал хрипы в лёгких. Опять. Уже второй раз за год ребёнок переносил пневмонию. Прошлой весной едва не умер на руках у доктора, и вот снова.
– Пётр… – Александр узнал своего врача, но губы совсем пересохли и он не смог договорить.
– Наташа, – Балашов обернулся к горничной. – Дайте чаю.
Девушка поднесла чашку. Доктор приподнял голову Александра, чтобы тот смог сделать глоток.
– Как это вас, голубчик, угораздило снова заболеть? – покачал головой Балашов. – Совсем матушку не бережёте. Пока граф в отъезде, кто же заботиться о ней будет?
На бледном лице мальчика появилась слабая улыбка.
– Чуть-чуть поболею, Пётр Германович, – прошептал он, – совсем чуть-чуть.
– Вот и договорились. До утра вам время даю, – наигранно шутливо согласился доктор.
Часы в гостиной пробили девять ударов. Метель за окном усилилась, и было видно, как бьются о стекло её снежные потоки.
– Тяжёлая ночка у нас с вами будет, Александр Михайлович, – произнёс доктор. – Боритесь изо всех сил. А то одними лекарствами ваш недуг не возьмёшь.
– Помню, – слабо кивнул мальчик. Губы снова пересохли, и он, тяжело дыша, спросил: – Гроза на улице?
Все, кто был в комнате, удивились лишь на мгновение. Видимо, от сильного жара начался бред.
– Нет, что вы, голубчик, – ответил Балашов.
– Что так гремит? – шептал Александр. – И запах… гари… дышать не могу. Так не должно быть… смещение с траектории выхода… Нина…
Темнота окутала сознание, и Александр уже не видел, как плачет матушка у его кровати, слушая бессмысленные слова своего единственного сына, как доктор натирает его грудь касторовым маслом и меняет холодные полотенца на лбу.
Гул тормозных двигателей стихал, швартовые грейферы наконец уцепили корабль, подтягивая его к шлюзу станции. Повреждения, полученные в результате неправильного выхода из канала отражения ИВП, устраняла автоматика. Запах гари так и стоял, хотя пожар, возникший из-за перегрузки энергосистемы, уже был потушен. Снаружи продолжались удары, и дрожь всё ещё бежала по железному телу корабля.
Вадим с трудом встал с места, держась за спинки соседних кресел. Тупая боль растекалась в груди, и кровь с рассечённого виска текла в глаз. Он никак не мог её убрать, безуспешно растирая веки.
Первый самый мощный удар причинил тяжёлые повреждения пассажирам. От удерживающих устройств многим переломало рёбра. В нарастающем шуме испуганных голосов и стонов боли, сопровождающий офицер группы двинулся между рядами, хрипло говоря:
– Раненым не двигаться! Ждём!
С характерным шипением открылся люк пассажирского отсека, вбежали сотрудники службы приёма и медики:
– Кто на ногах – самостоятельно на выход!
Не было даже секунды, чтобы спросить что произошло. На корабле прибыло почти триста человек, и все они оказались в атриуме станции уже через пятнадцать минут.
Вадим, едва войдя, взглянул сквозь обзорный купол над головой и замер. Один из причалов был полностью уничтожен. Было видно, что навигационное зеркало развёрнуто неправильно. Огромный диск, диаметром почти сто пятьдесят метров на мощной мачте отклонился на десятки градусов, а это значило, что ни один корабль, идущий по каналу отражения искривления времени и пространства, не доберётся до выхода. Или выйдет со смещением и ударится о станцию, как произошло сейчас. Но Вадим замер не поэтому.
За двухметровой толщей стекла всё ещё разваливался на куски другой корабль – прибывший первым в неверную позицию зеркала. Его развернуло при выходе, ударив двигателями о причал. Взрыв уничтожил судно. Это его обломки ударялись о борта второго корабля.
Вадим не верил. Только бешено больно сдавило грудь.
– Нина… – прошептал он.
Сознание ещё боролось со страшной мыслью о том, что она погибла, а слёзы уже потекли по щекам.
Сквозь окружающий шум пробился хриплый голос:
– У вас в группе заявлен