Симона Байлз. Смелость взлететь. Тело в движении, жизнь в равновесии. Мишель Бёрфорд
Баба! Можно мне туда? – закричала я, спрыгивая со стула и восторженно тыча пальцем в окно.
Бабушка посмотрела на меня удивленно, но Адам, стоявший в дверях, понял, что я имею в виду.
– На батут? – спросил он. – Конечно! Хочешь попрыгать прямо сейчас?
Я секунду стояла на месте, глядя на Адама с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. А потом бросилась вниз так быстро, как только могла на своих коротеньких ножках, через гостиную и кухню и не останавливалась до самого заднего двора, где сразу забралась на батут. Кажется, несколько часов я скакала, и кувыркалась, и переворачивалась, и мои косички с бусинами раз за разом подлетали вверх, словно мне хотелось дотронуться ими до неба.
Первым делом, когда я вернулась в дом, бабушка усадила меня к себе на колени и стала разбирать мои спутанные волосы. Она расплела все косички и сняла все бусины, а потом вымыла мне голову и причесала гребнем и щеткой. Я чувствовала себя настоящей принцессой с волосами, разделенными на прямой пробор и аккуратно заплетенными в две косички. Мне понравилось ощущать прикосновение бабушкиных рук к своим волосам. Понравилось сосредоточенное выражение на ее лице, когда она работала. Я сидела, мечтая о новой жизни, которая у меня начнется, и упиралась локтями бабушке в колени. Я была счастлива – я знала это по тому, что ощущение тугого узла у меня в животе внезапно прошло.
Как старшая, Эшли помогала Адрии и мне – одевала, играла с нами и укладывала спать. Мне по-прежнему не нравилось спать одной, и Адрии тоже, поэтому по ночам я забиралась к своей младшей сестричке в кроватку и задремывала рядом с ней. Бабушка всегда удивлялась, обнаруживая нас в одной постели по утрам. Она думала, что Эшли опускает для меня в кроватке Адрии бортик, пока однажды не застала меня с ногой, задранной над перекладиной, когда я залезала в кровать.
Раньше Адрия находилась полностью на моем попечении. Я везде таскала ее за собой: и по дому, и по двору. Мне казалось, что я за нее отвечаю, и даже теперь, когда мы жили с бабушкой и дедом, я постоянно водила Адрию за руку, вытирала ей слезы, если она плакала, и говорила, что надо делать и как. Да, я была маленьким диктатором, хоть и не выговаривала еще все буквы! Такое отношение к младшей сестре прошло у меня не сразу. Собственно, оно сохраняется до сих пор: даже сейчас я продолжаю заботиться об Адрии.
Но очень скоро Адрия привязалась к бабушке и деду. Раньше она начинала плакать, стоило ей потерять меня из вида. А теперь Адрия даже не замечала, если я вхожу или выхожу, но ударялась в слезы, стоило бабушке отойти в соседнюю комнату. По утрам, когда Эшли и Тевина отвозили в школу, а нас, младших, в детский сад, маленькая Адрия безутешно рыдала. А вечером за ужином выбиралась из своего детского стульчика, ковыляла к бабушке, залезала к ней на колени и доедала уже там. Бабушка позволяла ей ходить за собой, как хвостик, потому что знала – Адрии нужно чувствовать себя в безопасности.
Возможно, в каком-то смысле я нуждалась в этом тоже, но была куда более открытой,