Живая вода. Альбина Абсалямова
ин, лауреат Государственной премии СССР, член Союза писателей России
«В стихах может быть отточенность словесных средств, блеск метафор, причудливость ритмов, но это не спасает, если нет в них искренности. Альбина пишет искренние стихи».
«Стихи молодой Альбины Абсалямовой чем-то напоминают (впрочем не чем-то, а именно юностью, заметным трепетом души) первую книжку Ахматовой и одновременно вызывают в памяти иные примеры японских образных отпечатков».
«В созданном Альбиной мире живут беззаботная девочка Ася и её Абика, в садике Эрмитаж окатывает любопытных струёй почти тёплой воды Белый слонёнок… Акварельные тексты чисты, как дыхание ребёнка, и пахнут парным молоком. Между сном и явью тук-тук, чух-чух, ту-ту… едут к морю весёлые дети. Но другие колёса везут в злую Сибирь, падают слёзы на похоронки со страшной войны, острой болью отзываются в сердце утраты в грибнице памяти – Старотатарской слободе…
Альбина пришла в Эрмитаж тропинками деда, а во взрослую жизнь шагнула из него собственным путём. Запрятанные во дворе родного дома «секретики» из тёмно-жёлтого стекла в обёртке с синими цветочками оборачиваются прекрасными самоцветами, и кто знает, сколько их ещё откроется?»
ТАТАРСКАЯ СЛОБОДА
«Я знала с самого начала –…»
Дедушке
Я знала с самого начала –
Он был из тех, которых мало.
Он был из тех, которых нет.
Я это знала с детских лет.
С младенчества, с поры молочной
Мы с ним сроднились нитью прочной.
Я шла за ним, держась за свет,
Вперёд и дальше, след во след.
Его слова, заветы, книги –
Навек со мною, как вериги.
От них не скрыться, не уйти,
Они велят, куда идти.
Они ведут меня по свету,
Они зовут меня к ответу.
Они звенят, они живут,
Они диктуют мой маршрут.
И я иду ему навстречу,
И я его, конечно, встречу.
И там, в небесной вышине,
Он прочитает книжку мне.
«И вновь – один и тот же сон…»
Папе
И вновь – один и тот же сон,
Он возвращается ко мне:
«Я снова дома, я спасён,
Я – наяву, а не во сне…»
И я твержу: «Не отпущу,
Не для того тебя ждала,
Чтобы теперь отдать врачу,
Чтоб снова вечность, снова мгла…»
Но сон тревожен, зябок сон,
Объятья наши непрочны,
И постепенно тает Он,
И нет надежды верить в сны.
Но ускользающей рукой
Он очень долго машет мне:
«Я снова рядом, я с тобой,
Я наяву, а не во сне…»
И редкий ребёнок так любит отца своего,
И редкий отец свою дочь обожает настолько.
И было так солнечно, так невозможно светло…
А стало темно-необъятно-неправильно-горько…
А вместе мы были не так уж и долго,
Неполных четырнадцать лет.
Но живы Барас и мышонок Иголка,
Не тронут его кабинет.
В руке – венок, в ресницах – дождь.
Зачем отца хоронит дочь?!
Нельзя, нельзя! Живой, живой! –
Венок летит по мостовой –
Его отталкиваю прочь:
Зачем отца хоронит дочь?!
Зачем, зачем? Нельзя, нельзя!
Очнитесь, скорбные друзья!
Нельзя, нельзя, наступит ночь!
Зачем отца хоронит дочь?…
Но бьётся в голове, как мяч:
«Я не умру. Малыш, не плачь…»
Ты оставил эту землю.
Не хотел, а получилось.
Слёз и стонов не приемлю,
И не важно, что там снилось.
В голове твоей рождались,
Покидая эти дали,
Размножались, развивались
Разномастные спирали.
Разрастались и взрывались
Связи времени и места,
И ничтожными казались
Все былые королевства.
Ты покинул эти тропы,
Расколов