Лучше бы я осталась старой девой. Анна Малышева
студенты, которые по каким-то причинам не могли уехать домой – держала работа в Москве, не было денег на дорогу, или же просто никто их дома не ждал. Ректор ничего о них не знал, а то бы немедленно выселил прочь. «Летом пусть сидят дома! – категорически заявлял он. – Они в Москве только для того, чтобы учиться!» И ребята тщательно прятались от него. Конечно, в общежитии сидел вахтер, но в конце концов он тоже был человек и за бутылку водки в неделю соглашался докладывать ректору, что посторонних в здании нет. Вахтеров было двое: один дежурил днем, другой – ночью. Это были молодые парни, и студенты с ними ладили.
Вечером второго июля на всех этажах общежития было пусто. Первый этаж был сдан в аренду банку, на втором помещалась фирма, торговавшая обувью, на третьем этаже располагались комнаты кастелянши, коменданта, комнатка, где спали по очереди вахтеры, а также паспортистка. Остальные помещения на третьем этаже занимали студенты-заочники во время сессий, но сейчас их, конечно, не было. Четвертый этаж тоже совсем опустел – немногие студенты, которые остались в здании на лето, предпочитали поселиться неподалеку друг от друга и пользовались для этого комнатами своих знакомых на пятом этаже. Вот там-то, на кухне, и разговаривали две девушки. Одна присела на отключенную газовую плиту и курила, пуская дым в потолок, другая стирала в раковине белье и злобно говорила:
– Свинья наш ректор! Жалко ему, что мы тут поживем! Отрубить свет, надо же догадаться!
– Ну-ну, – меланхолично вздыхала ее подруга, выпуская толстую струю дыма из накрашенных губ. – Чего удивляешься, он иногородних за людей не считает! А между прочим, сам, как и ты, – из Рязани… Только предпочитает об этом забыть… Но ты, Наташка, тоже хороша…
– Что? – злобно откликнулась та.
– А то… Сколько можно тянуть? Когда на аборт ляжешь?
– Когда смогу… – убито ответила Наташа, бросая белье и вытирая лоб мокрой рукой. Это была совсем молоденькая девушка – пухленькая, хорошенькая, с детским взглядом прозрачных голубых глаз. Она была одета в старый фланелевый халатик, под которым уже явственно выделялся живот. – Я не хочу, Марина, пойми! Страшно…
– А чего ты хочешь? – прищурилась та.
– Искусственные роды… – жалобно сказала Наташа.
– Да, немного тебе надо для счастья… – фыркнула Марина. – Езжала бы ты домой да сказала все матери. Не убьет она тебя!
– Она – нет… – хмуро ответила Наташа. – А если отчим узнает…
– Отчим… Его дело – сторона. Ведь не отец!
– Он ко мне и так жутко относится… – Наташа снова принялась за белье, яростно терла его в тазике, русая коса упала в воду, и Наташа в ярости отбросила ее за спину. – Убьет, если узнает… Ну а потом, сама подумай… Рязань – город небольшой, пойдут слухи, мать от позора умрет…
– Да что у тебя за трагедии такие! – возмутилась подруга. – Умрет, убьет… Покричат и успокоятся… А ты спокойно сделаешь свое дело в больнице… Ну а вдруг осложнения? Кто к тебе в больницу-то придет?
– Да ты хотя бы…
– Я тебе даже апельсин не смогу принести… – проворчала Марина. – На сигареты не хватает, домой поехать не могу, а до Челябинска двое суток… Пешком не побежишь. Я бы на твоем месте нашла этого сволочного папашку… – она кивнула на живот Наташи, – и отпинала как следует…
– Ты бы нашла, а я… – У Наташи вдруг задрожали губы, она бросила белье и отвернулась к окну. – Я даже если бы его увидела, ничего бы не сказала…
– Любишь, что ли? – издевательски поинтересовалась Марина.
– Ненавижу! – Наташа не отрывала глаза от окна. – Ненавижу. И знала ведь, что женат, что ребенок у него, зачем я это сделала?
– Точно. Зачем тебе был нужен этот араб? Он ведь даже никогда не мылся… Не противно было?
– Тогда – нет, – коротко ответила Наташа. – А теперь – да.
Марина тихонько запела, покачивая ногой и щуря густо подведенные глаза. Потом оборвала пение и спросила:
– Сегодня посидим у Пашки? Он собрался стол устроить… Нашел новую работу на автостоянке.
– Не пойду.
– Это почему?
– Так… – Наташа пожала плечами и вылила мыльную воду из таза. – Мне не до гулянок… Спрятаться бы у себя в комнате до самой больницы, чтобы никого не видеть и не слышать…
– Напрасно, – вздохнула Марина. – Чем больше будешь убиваться, тем меньше толку… Что ты теперь – не человек? Пить можешь спокойно, все равно рожать не станешь… Этому ребенку все равно, он заранее мертвый.
– Замолчи!
– Почему? – Марина оскорбленно поджала губы. – Ты из себя недотрогу не строй. Я тоже аборт делала, только, в отличие от тебя, не на шестом месяце. А это пузо… Тьфу, смотреть не могу!
Наташа собрала отжатое белье в таз, подхватила его и молча вышла из кухни. Ее комната была в самом конце коридора, она торопливо вошла и заперлась изнутри, оставив ключ в замке. Бросила таз на пол и разрыдалась.
Плакала она долго, горько, и было ей как никогда больно и одиноко в этой грязной общаге, в комнатке с ободранными