Пароход. Александр Харитонов
сдержанно ответил домовладелец, дёрнув щекой.
– И то хорошо, – знающе ответил Алябьев, и поинтересовался: – Кем же работает ваша дочь в вашем доходном доме?
– Она им управляет, – не без отцовской гордости ответил мсье Мартен, и потом словно перед начальством отчитался: – В её подчинении консьержка и дворник. Он же истопник и слесарь. В моём доме 16 квартир и 26 комнат. Половину первого этажа я сдаю в аренду под два магазина и четыре склада. Хозяйство не маленькое. Так как с моим предложением?
– Разве что в свободное от работы время, – губы Сергея Сергеевича тронула улыбка: ему предлагали работу охранника взамен за жильё, – а то домовладелец ему обещал: ни возьмёт с него ни сантима! Как же! Так он и поверил ему! Какой же тогда Огюст Мартен капиталист после этого?
– Если вы согласны, мсье Алябеф, то приходите! Своей дочери о вас я расскажу, – домовладелец протянул собеседнику руку.
Такси остановилось. Мартен расплатился и ушёл. По просьбе Краснова, выполненной им круглыми взмахами руки, Алябьев вышел из пассажирского салона-фиакра, напоминающего уютный бункер, и сел рядом с Николаем на переднее открытое сиденье под тентом.
– Думал, что ты не позовёшь меня к себе на «передок», – сказал Сергей, употребляя военный жаргон. – Думал, повезёшь в тылу, как тёплого клиента.
– Я всю жизнь готов возить тебя, Серёжа, не включая счётчика. Ты мне брат, а брат – не тёплый клиент, не говоря уже о холодном! Я всегда хочу чувствовать твой локоть рядом со своим! А уж если в окопе на передовой, так тем более!
– Спасибо, Николай. Можно теперь после твоих слов – Коля?
– Серёжа!! Ей богу, мне порой хочется вызвать тебя на дуэль! Впрочем, нет! Тут я вру!.. И не потому, что «дуэлиться» с тобой себе дороже! Хочется-то мне порой хочется, но я этого сделать никогда не смогу! Я, конечно, Серёжа, понимаю, что тебя так воспитали: ты даже убивал с вежливым приседанием, словно девица перед кавалером, но!.. Но теперь уже нет таких, как ты! Помнишь, как ты бинтовал меня, когда мы отходили к Ростову, а? Мне тогда было очень больно! Я тогда плакал, и только после того, как ты мне сказал: «Поручик, потерпи, а то в глаз дам!» – мне стало много легче. И не потому, что пообещал в глаз… В тебе была такая уверенность и такое спокойствие, что… А какое спокойствие тогда могло быть, а?.. Тогда еле-еле отбились… Помнишь, Серёжа, а?!
– Как бинтовал – помню. Остальное как-то уже из памяти стёрлось.
Тут Алябьев позволил себе слукавить, ибо хорошо помнил тот скоротечный, но яростный бой. Преимущество красных в живой силе, в пулемётах и в артиллерии было полным. Неся потери, станицу оставили. Если бы не те две случайные лошади, потерявшие своих седоков и забежавшие в тот двор, где Алябьев бинтовал Краснова, то и им бы было не уйти. Буквально под носом у красных офицеры тогда ускакали. А затем пуля, посланная им в угон, достала лошадь Алябьева – она жалобно заржала, остановилась, подломилась, но не шумно рухнула обрывом, подмытым рекой, а тихо легла, как засохшая травиночка в поле, словно намеренно