Чистилище. Книга 1. Вирус. Валентин Бадрак
них думал о своем, и мысли витали на разных орбитах.
– Мама, я хочу, хочу эту машинку. – В глазах малыша лет трех-четырех чувствовалась твердая, какая-то мрачная сосредоточенность, удивительное, не по возрасту понимание цели. Он дерзко топал маленькими ножками в синих ботиночках, а его крошечная ручонка, протянутая в сторону вожделенной игрушки, интуитивно делала хватательные движения.
– Нам сейчас не до этого, – строго уведомила его молодая эффектная женщина, наклонившись к своему капризному чаду.
– Ма-ма, – твердости в голоске, едва владеющим словами, не уменьшалось, – ку-пи-и….
Женщина приостановилась и затем властно, по-змеиному прошипела на ухо малышу:
– Цыц, а то сейчас получишь у меня!
Она решительно потащила тихо всхлипывающего сына к выходу.
Лантаров отшатнулся от увиденного на внутреннем экране. Он вдруг отчетливо вспомнил, что его отношения с матерью всегда были странными, похожими на туго натянутый канат достаточной длины, чтобы дистанция оставалась ощутимой. Кирилл вспомнил, что жил с вынесенным из детства ощущением, что мать относилась к нему со снисхождением, близким к тихому, тщательно скрываемому презрению. Так, бывает, относятся к купленной породистой служебной собаке, не оправдавшей надежд ни по экстерьеру, ни по части выполнения команд. Лантаров не знал этого, но чувствовал, и это беспокойное ощущение заставляло его содрогаться от спазм незатихающей боли души. Он неожиданно вспомнил нелепую ассоциацию, посещавшую его раньше: будто его детство было заключением, а переход к самостоятельной, взрослой жизни ознаменовался освобождением из тюрьмы и выходом на свободу.
Лантаров застыл, вжавшись в больничную койку, когда картинки его детства становились все ярче и точнее. Мать забеременела в столь юном возрасте, внезапно для себя, что позже сравнила это с заражением, несмотря на немыслимо тщательное предохранение и кажущуюся предусмотрительность. Для нежданного малыша почти не было места в жизни юной, беспечной, артистичной стрекозы, с беспричинным восторгом перелетающей от цветка к цветку. Родившая в восемнадцать с половиной, к моменту вынужденного замужества она все еще оставалась неискушенным ребенком, жаждущим любви, преданности и поклонения. И вдруг появился он, явно лишний, вечно мешающий и требующий внимания. К тому же у нее не было никаких шансов отказаться от нежеланного ребенка, отрицательный резус крови был вызовом судьбы, меткой Всевышнего. Потому недостаток тепла, что с детства отдавался у Кирилла тупой болью под сердцем, с годами вырос до безотчетного отчуждения.
Казалось бы, у Кирилла не было веских оснований утверждать, что мать его не любила. Но область ее чувств всегда оставалась для него непостижимой и непредсказуемой. Мать то прижимала его со всей огненной страстью самки, которая обзавелась потомством; то внезапно, без всякой, как ему казалось, причины отворачивалась от него со всей безжалостностью и строгостью человека, ослепленного самолюбованием и страдающего