Лизавета. Петля. Дарина Александровна Стрельченко
ок на Еговорой макушке. Егор дёрнулся, резко оглянулся. Лиза быстро, рассеянно улыбнулась и двинула пешку.
– Шах.
Снова улыбнулась – шире, задорней, лучики разбежались вокруг глаз:
– Мат!
Ежов хмыкнул, скрывая за усмешкой смущение.
– Лиза, – сгребая с доски фигуры, проговорил он. – У меня для вас подарок. Я думаю, это должно понравиться вашей любознательной, пытливой натуре…
Она рассмеялась, опустилась рядом с ним на колени и одёрнула голубую юбку.
– Оставь этот тон, Горик. Я себя чувствую престарелой тётушкой.
Егор, хмурясь, подтянул свой горбатый ранец и вытащил жёлтую, аккуратно подклеенную книгу. «Занимательная комбинаторика» значилось на обложке.
– С днём рождения… Лиза. Желаю здоровья и успеха в личной жизни, – краснея, выговорил Ежов.
– Ух ты! От сердца, поди, отрываешь?
Сделав вид, что не замечает его пунцовых ушей и щёк, Лиза наугад раскрыла «Комбинаторику», провела пальцем по строчке, пошевелила губами. Наконец, выждав время, достаточное, чтобы с Егорова лица схлынула краска, подняла голову:
– Спасибо, Горик. Это чудесный подарок. Вот только… ты не обижайся, ладно? У меня такая книга была в выпускном классе. Оставь, тебе больше пригодится. А я, – Лиза торопливо полезла в сумочку, – я тебе напишу название другой книги. Очень хорошей. Если нравится «Комбинаторика», то и эта придётся по душе.
Чувствуя в носу предательскую щекотку, Егор, не шевелясь, пристально глядел, как Лизина рука выводит на нежно-зелёном листе записной книжки: «Криптография».
– За этой наукой будущее. Попроси отца, чтобы заехал к Седлецкой, у неё должна быть.
Лиза сложила бумажку вдвое и протянула Егору. Тот осторожно принял лист, коснувшись кончиков прохладных, длинных лизиных пальцев. Спрятал под манжет. Поздно вечером, когда Лиза уехала, и дом затих, Ежов устроился за столом и вытащил, наконец, заветную бумажку. Криптография как наука в эту минуту интересовала его мало. Зато он долго рассматривал завитки, разорванное колечко у «ф» и сплюснутый кружок у «я», вспоминал, как Лиза водила по листу рукой, подносил его к лицу, вдыхая островатый запах чернил и слабый-слабый, почти уже улетевший аромат черносмородиновых духов.
***
В гимназии дело шло туго, особенно после перевода в старший класс. Призрак осеннего свидания с Лизой осунулся, побледнел, а впереди, до самого лета, разлеглись одни только бесконечные уроки, на которых не было ничего похожего ни на совершенные в своей логике шахматы, ни на загадочные инварианты, ни, тем более, на волшебную, тонкую и коварную, как искусная любовница, криптографию. Эта смелая метафора, в сочетании с мыслями о Лизавете, заставляла Егора краснеть, одёргивать рукава и наглухо застёгивать гимназический мундир.
До апреля, долженствовавшего принести хоть какие-нибудь надежды, оставалось два долгих, тоскливых и грязных месяца. И если март был ярок хотя бы чернотой проталин, то февраль являл собой откровенную слякоть. Егору казалось, что его протягивают сквозь узкий, тугой шланг – так, что сплющивает по всем фронтам и закладывает уши. Несколько раз он порывался написать Лизе и даже обманом выведал у матери адрес. Но всякий раз садясь с этим за стол, Егор поднимал глаза и встречал в стекле своё отражение – вихрастое, вытянутое, со вздёрнутым носом, несимметрично и некрасиво усыпанным веснушками, будто швырнули в лицо горсть подсолнечной шелухи. Коротко и зло фыркая, стыдясь себя, Ежов откладывал бумагу, в которой раз говоря: я объяснюсь с ней в следующую встречу. Непременно.
А чтобы сократить время до этой встречи, он смастерил простенькую, но действенную Сжимку. В первой своей версии Сжимка умела лишь сокращать томительные минуты уроков, но через неделю доработки уже прожёвывала целые дни. Требовалось только, чтобы никто в это время пристально не смотрел, особенно мать: уж она бы заметила и отсутствующий взгляд, и ниточку слюны на подбородке. Сжимка сэкономила Ежову немало часов; будни в гимназии пролетали, как весенние пичуги, а выходные он самозабвенно посвящал криптографии, новым изобретениям и экспериментам.
Но всему приходит конец; сошли и февраль, и март, и рыхлый и грязный снег. На косогоре за домом высыпала мать-и-мачеха, чёрные зимние веснушки на носу порыжели, оповещая о скором солнце, а от полей, из-за далёкой, непаханной ещё полосы, потянуло наконец дымом, васильками, пижмой и пробуждающейся, звенящей рекой.
***
Летняя встреча настала внезапно, Егор даже не успел испугаться. Лизу ждали к концу сенокоса, а она явилась в начале июля – весь день с матерью просидели в беседке, вспоминая курсисток, гадкую начальницу и приёмы шитья. Лиза четвёртую зиму посещала рукодельные вечера, устраиваемые матерью Егора, и сдружилась с ней ещё с той поры, когда вместе со своей grandma на лето поселилась в соседней даче. Тем, первым летом Лиза то и дело бегала в лавку за свечами и керосином, ездила в город за свежим бельём и средством от плесени – а Егор украдкой, жадно и ежедневно глядел из окна на её лёгонькую карету, на васильковое