Мировая революция. Воспоминания. Томаш Масарик
красть), и потому я не имел права компрометировать лиц, с которыми встречался. По этой причине теперь даже мне самому мои личные записи не всегда ясны, многие детали должны были выпасть. Мои записи в России, а также и документы, несмотря на то, что были спрятаны, были потом разысканы и забраны властями (?).
Я не излагаю также содержания своих многочисленных разговоров с государственными деятелями, политиками, журналистами, историками, чиновниками и т. д.; в противном случае я должен был бы приводить не только то, что слышал, но и то, что я выводил из разговоров, что принимал и что отвергал; было бы также необходимо характеризовать личности, а также часто обращать внимание на условия, в которых все это говорилось – книга от всего этого чрезвычайно бы разрослась. О некоторых вещах вообще не буду говорить так же, как не буду упоминать о всех лицах, с которыми я встречался и работал: во-первых, их было слишком много, а во-вторых, я не знаю, хотят ли некоторые, чтобы о них упоминали. Таким образом, будут отсутствовать некоторые интересные подробности, но основные черты событий не будут опущены.
Полагаю, что некоторые из моих сотрудников позднее издадут и свои воспоминания и, таким образом, дополнят и исправят то, что я здесь предлагаю. Уже и теперь у меня были в руках официальные сообщения некоторых моих друзей и помощников по работе о тех событиях, свидетелем которых я не был; это сообщения д-ра Бенеша, д-ра Осуского, Штефаника, Юрия Клецанды, д-ра Сихравы. Подробные записи Штефаника, которые он мне вез, сгорели при его трагической кончине, записки Клецанды также утеряны. Очень богатым и почти полным архивом располагает д-р Бенеш; на нем будет строиться весьма обстоятельная и богатая подробностями история заграничного движения.
Сначала я хотел во втором томе собрать литературные материалы и документы, но ведь документы могут быть изданы и отдельно (часть моих речей и заявлений уже была издана), а так книга будет на один том короче. Ради той же краткости не привожу и литературного материала.
Что касается политической программы, которую я хотел осуществить за границей, то она изложена в книге «Новая Европа», составляющей с данными воспоминаниями неразрывное целое.
Некоторые главы, напечатанные в разных газетах и журналах, в этом издании подверглись изменениям.
I
Завет Коменского (Прага, 1914, август – декабрь)
1
Со времени второй Балканской войны я был занят планом примирить сербов и болгар, ибо ожидал в ближайшем будущем новой, еще большей войны и опасался вражды обоих народов. Поэтому я иногда вел разговоры в этом направлении с некоторыми сербами и болгарами. Во время пребывания моего хорошего знакомого серба весной 1914 г. в Праге мы составили с ним целый план; он отправился домой и вернулся к нам с надеждой, что руководящие круги Белграда готовы на мир и на уступки.
Далее я должен был ехать в Париж и Лондон и привлечь на нашу сторону видных политиков, которые повлияли бы на Белград и Софию, а также заручиться поддержкой английской и французской печати; в Петербург мне ездить не было нужно: достаточно было переговорить с русскими послами и влиять кроме того на Петербург через Париж и Лондон. Из Парижа я должен был ехать через Константинополь в Софию; из Белграда мне посоветовали, чтобы я не ехал через Белград, так как болгары будут относиться ко мне более доверчиво, если я приеду к ним прямо из Лондона и Парижа. Это была превосходная мысль, но Сараево и австрийский ультиматум Сербин разбили весь мой миролюбивый план.
Подобная, еще более серьезная, попытка была в 1912 г. во время первой Балканской войны. Я был в Белграде и, воспользовавшись этим случаем, вел с Пашичем разговор о войне и вообще о политическом положении. Результатом разговора было то, что на другой день Пашич позвал меня к себе и формулировал условия, на которых соглашался вести переговоры с Австрией от имени Сербии; в доказательство своей миролюбивости он хотел приехать лично в Вену и бить челом Берхтольду, дабы тем удовлетворить вечную жажду Вены знаков высокого уважения. Я должен был план Пашича изложить Берхтольду. Я все рассказал Берхтольду, но он ничего не понял и не хотел никаких мирных переговоров. Когда я позднее пожаловался некоторым политикам (Билинскому, Беренрейтеру и иным) на свою неудачу, то они были прямо убиты безрассудством австрийского министра иностранных дел и даже пытались исправить его ошибку, но, к сожалению, тщетно. У меня от этого только утвердилось мнение о поверхностности и недоброкачественности австрийской политики на Балканах.
Представим только себе ясно положение: сербский министр во время победоносной войны хочет мириться и подает австрийскому министру иностранных дел руку – этот же во всей своей великодержавной надутости отвергает примирение и нагромождает одну ошибку на другую, делая за все виновной австрийскую провокационную политику. Инцидент с Берхтольдом только укрепил мои ожидания новой войны; к этому взгляду меня приводили изучение истории и наблюдения над Европой. Нападение Вены на Сербию меня не удивило.
После Сараевского покушения я был с семьей в Жандове (Шандау) в Саксонии на Лабе.
Под влиянием ультиматума