Библия смерти. Сергей Фокин
еще на шесть миллиметров.
Операция была успешно закончена, надрезы наскоро зашиты, а обездвиженное тело доставлено в смотровую палату. Придя в себя, Дикенсон стараясь всячески пересилить невозмутимую боль, вокруг окружностей глаз и рта, решил покончить с собственными пытками раз и навсегда. Использовав собственную смирительную рубашку, которую в спешке ему забыли надеть медсестры, Сэм повесился над дверным проемом за выпирающий крюк, державший ночной инфракрасный светильник.
Пробуждение второе.
Было прохладно. Вентиляционная система поддерживала столбик ртутного градусника на четырнадцати градусах выше нуля. Голова гудела, как в момент сильного похмелья. Сэм попытался напрячь свой мозг, но никакая вечеринка в его голове не возникла.
Сэмюель. – Видим-о-о изрядно-о я вчера налакался, что-о в р-от успели нагадить не то-олько-о-о мухи.
Он попытался сделать усилие, чтобы подняться с кровати, но скованность в теле не позволила ему пошевелиться. Красный фонарь, горевший в качестве ночника, погас, сменив ночной сумрак, яркому светлому дню. В комнате не было окон, и смена дня и ночи здесь происходила по щелчку. Десять ламп заискрили над головой Дикенсона и его взгляд сковало безумие панического испуга. В голову тут же всплыли моменты прошлого провидения в психлечебнице, закончив мучение через повешение.
Сэмюель. – Да что-о же я тако-ое со-о-ожрал, что-о д-о сих по-ор не о-о-отпускает.
Сэм пытался первое время орать, зовя кого-нибудь на помощь, но стены были звукоизолированы, и никто кроме него самого его не слышал. Придя наконец в норму, студент попытался успокоиться и глубоко вдыхая воздух, медленно ворочая головой, оглядел свои жуткие хоромы.
Свивальник не давал свободу действий, но разглядеть свои мягкие стены и пол было не трудно. Размышлять времени не было, за ним вскоре пришла обезображенная медсестра.
Дантист. – Ваш недуг нам ясен. Вы слишком пренебрегли здоровью своих зубов. Мы будем вынуждены удалить четырнадцать из них. Мужайтесь.
Без должной анестезии, самыми простыми кусачками, Сэму обезобразили обе челюсти. Трое дальних, дались не сразу, но применив на деле долото и молоток, далеко засевшие корни удалось достать. Пострадала лишь нижняя челюсть. Из-за сильного давления извне, кость дала трещину и безутешно ныла. Дикенсон, захлебываясь в собственной крови, потерял самообладание и его мужество сменилось страхом. Он рыдал, как младенец, прося перестать его мучать. Сэм окончательно перестал верить, что это больница, еще после того, как его вывезли из палаты в коридор: разбитые стены, сгнившие балки деревянного потолка, и множество пыли и паутины, говорило о том, что это здание заброшено уже многие годы. Но, на все его утверждения, так же, как и на разлагающиеся лица врачей, ему отвечали, что его недуг набирает обороты и нужно срочно приступать к операции.
Теперь