Мертвые сраму не имут. Игорь Яковлевич Болгарин
на рассвете, здесь бродили всего лишь несколько человек, которых в виде поощрения офицеры отпускали в увольнение. Самовольщиков строго наказывали.
Но с каждым базарным днем русских солдат становилось все больше. Они тайно уходили сюда из лагеря не ради веселых приключений, а всего лишь для того, чтобы хоть чем-то отовариться и что-то принести к обеду товарищам: десяток картофелин, пшеничную лепешку или пару рыбешек.
В базарной толпе звучала турецкая, румынская, греческая, болгарская, французская и наряду с русской почти забытая в России, но словно расконсервированная здесь стародавняя русская речь.
Степенные бородатые мужики в стеганых домотканых бешметах и кафтанах, стоя в телегах, груженных свежей рыбой, переговариваясь между собой, делились свежими новостями:
– Як живете-можете, некрасовцы?
– А пошто нам? Живем, хлеб жуем, табак не пьем и в ус не дуем!
– Чутка была, ваший дьякон Иван Игнатьич в Москву подалси-от?
– Слава те Господи, возвернувся. Токмо, подався ен в Москву Иваном Игнатичем, а возвернувся отцом Иоанном. Гумагу свяченую од самого патриарха Тихона привез. И чеботы хромовы, одежку шелкову, хрест золоченый.
– Ну, и як ен? Подступный?
– А як узнаш. Доньдеже требы не правил. А так чудеса про Рассею баить. Царя, сказыват, в Рассее скинули.
– Как жа енто без царя? Хучь бы для порядку. Коню, и то кучер нужон. А Рассея – во-она кака! Без царя не обойдется. Хучь какой самый плохонькой царишко, а нужон!
– Бяда, бяда! Як же ж мы двести годов без царя живем!
– А Салтан? Той же самый царь, токмо шо турок.
– Я Салтану не молюсь. И без царя дондеже обходився. Я, почитай, двести годов сам себе царь.
– Пуста твоя башка. И слова твои – глупство!
– Спасибочки! Встренулись.
Бородатые парни в длиннополых армяках и замысловатых картузах время от времени подходили к своим возам, зачерпывали бадейками рыбу и несли к весам, а там румянолицые молодицы в расшитых овчинных тулупах и шерстяных приталенных свитках отвешивали ее покупателям, принимали деньги. С турками говорили по-турецки, с болгарами – на их родном болгарском, с греками – по-гречески.
Даже в России, в самой Богом забытой глубинке, уже не встретишь таких женщин и мужчин. А здесь, в Турции, сохранились, законсервировались. Спасли от забвения все извечно российское: и язык, и одежду, веками сложившийся образ жизни и вольнолюбивые нравы.
После утреннего построения Андрей Лагода наскоро перехватил вареной рыбы с хлебом, запил студеной водой. Торопился. Вечером ему рассказали, что едва ли не до полудня возле вахты стоял местный парень, из «некрасовцев», и всех проходящих мимо солдат спрашивал, не знает ли кто Лагоду. Все же нашелся один, который жил с ним в одной палатке.
– А зачем тебе Лагода? – спросил он.
– Родня, бают, мы с им. Мой прадед с хутора Татарского, и тоже Лагода. Повидать ба! Все ж какой-никакой, а родич.
– Где ж его счас отыщешь! Приходи вечером.
– Не сумею. Вы передайте,