К точке отсчёта. Гвозденко Елена Викторовна
домашней выпечки. Антон сильно проголодался, за весь день он выпил чашку жидкого чая у Клавдии Олеговны.
– Проходи, сполоснись с дороги, я тебе сейчас все покажу. В ванной дровяной титан, видишь? Ты мойся, потом объясню, как топить. Я тебе нагрел, помыться хватит, а дрова во дворе сложены. Полотенце там, всякие мыльные штуки на полочках, найдешь, а я пока похлопочу на кухне.
Как же он мог забыть? Аромат хвойного мыла, запах горящих дров, основательная чугунная ванна на черных лапах, казавшаяся ему огромным озером в детстве, голос бабушки, укутывающей в полотенце.
«Тошка, Тошка, пойдем едать картошку», – пела, раскачивая на коленках, уворачивающегося от одежды малыша.
Картошка, блестящая от масла, огурчики, нарезанные кружочками бочковые генералы, маленькие пупырчатые корнишоны, янтарное сало с розовыми прослойками, золотистая курочка, какие-то соусы, салаты – стол ломился.
– Да я, да мне…
– Проходи, проходи, не стесняйся, это все моя хлопотала. Обязательно вас познакомлю, а пока, – Илья Ефимович поставил в центр стола бутылку.
– Я не…
– Все мы «не», а только по чуть-чуть, – сосед разливал в маленькие рюмочки, – сам делал, на травах.
Горло обожгло.
– Закусывай, закусывай, не стесняйся.
Антон и не стеснялся, он давно не ел ничего подобного.
– Зверобой, чабрец, немного мяты – мигом вся хандра сойдет.
– С чего вы решили, что я хандрю? – Кислицин проговорил это с набитым ртом.
– Да все вы, городские приезжаете с глазами пыльными. Эх, погостил бы подольше, силой налился. У меня сынок в отпуск приезжает тенью, месяц в чувство привожу. Как отец?
– Болеет, как мать схоронили, так и слег. Из дома почти не выходит.
– Плохо. Я передам ему бутылочку с настойкой. Сам делаю.
– Ему нельзя алкоголь.
– Так я не пить предлагаю, по капелькам принимать и натираться. А лучше привези его, хотя бы на лето. Ко мне ведь лечиться за много верст приезжают, потому и дом ваш кстати, людей здесь селю.
После третьей рюмки улыбающееся лицо Ильи Ефимовича вдруг запрыгало, смешно сотрясая щеками. Будто в унисон начали подскакивать огурчики, ломтики сала пустились в хоровод, и даже степенная курица не выдержала – подергивала ножками.
– Ух, сомлел совсем, пойдем спать, утро вечера мудренее.
Большая кровать с блестящими шариками. Вверх-вниз, вверх-вниз.
«Тошка, Тошка, оголец», – бабушкины натруженные руки ловят, но никак не могут поймать. Вверх-вниз, вверх-вниз.
– Синь – синь – синь… Синь-синь-синь…
Какой странный будильник. Не будильник – синица. Поднялся удивительно бодро, будто и не было этих рюмок с волшебными травками. В титане теплая вода, на кухне убрано. Когда это сосед все успел? Во дворе глазам больно от солнца. Рыхлый снег, рассыпавшийся льдинками, дробь капели о металлические перила крыльца.
– Синь-синь-синь, – совсем рядом.
– Действительно, синь, – согласился Антон, открывая