Сердце офицера. Марина Кистяева
могу…
– Не надо.
Громов посмотрел на часы – презент тестя – и направился в сторону кабинета Одурова. Тот выгнал Петра час назад, сказав, что ещё ничего не ясно. Пригрозил вовсе свалить домой, если тот будет надоедать ему.
Естественно, никуда Одуров уезжать не собирался. После тяжелого дня и суетной ночи минутка тишины необходима.
Петр постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. Григорий разговаривал по телефону.
– Буду утром. Точно. Не ворчи, а? Да, я всё помню. Жди.
Недовольно нажав на «отбой», главврач повернулся к вошедшему мужчине.
– Час ещё не прошел.
– Ты засекал?
– А то. С тобой только так, Петр Михайлович. Кстати, прими мои поздравления. Я, наверное, в числе последних поздравляю?
Генерал отмахнулся. Не до поздравлений сейчас. Он свой телефон поставил на беззвучный режим. Не хотелось никого слышать. Если кому-то срочно понадобится Громов, его найдут и без телефона. К тому же осведомленные люди понимали, что новоиспеченный генерал гуляет и лучше того не тревожить по пустякам несколько дней. Самое интересное начнется потом.
Петр, бывавший не раз в кабинете Одурова, прошел и тяжело опустился в кожаное кресло. В голове гудело от недосыпа и прошедшей гулянки.
– Нормально все, Маркович. Говори, что с моими дамами.
– Уже и твоими, Петя? Быстро, – оскалился Одуров, тяжело и устало вздыхая. – Может, по рюмашке? Замотался.
– Давай.
Одурову отказывать не стал. За руль Петр точно ближайшие часы не сядет, а там и протрезвеет.
Главврач поднялся, прошел к бару, открыл дверцу и достал пузатую початую бутылку с двумя рюмками.
– У Ольги ничего критичного. Ты и сам видел. Легкое сотрясение, пара синяков. Губа разбита. Мелочь, короче. Самая серьезная травма – перелом правой руки.
– Всё-таки перелом? – поморщился Громов.
– Угу.
Поставив рюмки на стол, Григорий разлил янтарную жидкость. Молчание хирурга не нравилось Громову. Что-то он не договаривает.
– Паузу нехорошую делаешь, Маркович.
– Давай сначала выпьем.
– Александра не пострадала? Ничего не сломала? Внутреннее кровотечение? – пытливо спрашивал мужчина, искренне переживая за маленькую девочку. Ему снова вспомнилось, как она хаотично и требовательно ощупывала грудь матери, устраиваясь поудобнее и затихая.
Одуров приподнял рюмку и без слов выпил. Даже не поморщился. Петр один в один повторил его движения. Горькая настойка обожгла горло, затем последовало приятное тепло.
– Значит так, Петр Михайлович, – хмуря брови, сказал Григорий, снова открывая бутылку. – Делать поспешных выводов я не буду. Но Александру обследовать тщательнее стоит.
По распоряжению Громова для Ольги и Саши выделили палату «матери и ребенка». Такая имелась и в военном госпитале. Петр не хотел знать, как она числилась у них на балансе. Да и забивать лишней информацией голову не собирался.
Он всё-таки съездил домой, принял душ, переоделся.