Путешествие Эйва. Олег Александрович Сабанов
ездий освещали путь опасающимся свалиться за край земли мореплавателям, в городе Лильвиль жил помощник трактирщика Эйв. К своим восемнадцати годам он оставался в одном доме с матерью, овдовевшей вскоре после его рождения. Эйв с детства рос замкнутым, сторонился шумных компаний сверстников, был равнодушен к игрищам, и в отличие от ребят не стремился поскорее овладеть азами какого-либо мастерства. Более всего остального его манил старый сад возле дома, где он уединялся с оставшейся от отца исцарапанной пятиструнной лютней. Тихо напевая удивительные баллады о доблести, мудрости, верности и любви, слова которых рождались сами собой, Эйв словно возносился над сливовыми деревьями и присоединялся к парящим кругами птицам. Чаще других его сердце волновал мотив пришедшей во снах песни о загадочном страннике, идущем, невзирая на многочисленные преграды, в далекий край вечного счастья. Про сказочное королевство Ириас, где каждый находит истинное призвание и верных друзей, рассказывали детям на ночь удивительные истории, чтобы засыпающие малыши представляли утопающую в цвете диких черешен страну вечной весны, ждущую всех отчаявшихся обрести радость жизни. И что удивительно, Эйв продолжал верить в волшебное государство даже тогда, когда достиг восемнадцатилетнего возраста молодого мужчины.
– Эх, Эйвинд, горюшко мое! Ты такой же беспутный романтик, как и отец, – тяжело вздыхая, говаривала ему мать. – Тот тоже все время о чем-то мечтал, метался, пока не завербовался в войско герцога Гудхильда на восточных рубежах, где вскоре сгинул. Хорошо хоть трактирщик Гюнт по доброте душевной дал тебе возможность заработать на кусок хлеба, избавив от соблазна искать удачу в чужом краю.
– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – сетовал Эйв в ответ. – Быть на побегушках у жирного скупердяя Гюнта лишь для того, чтобы не умереть с голоду незавидная доля.
На самом же деле молодого человека в принципе устраивало любое занятие, позволяющее мысленно пребывать в мире своего богатого воображения.
Тянулись похожие один на другой дни, и так могло бы продолжаться долго, пока одним погожим утром Эйв, выйдя из материнского дома, направился не к трактиру Гюнта, а, стараясь оставаться неприметным, вышел узкими улочками на окраину родного города. С закинутой за спину подругой-лютней, небольшим бурдюком с морсом и сумкой на длинном плечевом ремне, куда втайне от матери ночью сложил высушенные фрукты, козий сыр и имбирный хлеб, парень теперь походил на бродячего менестреля. Выйдя на тракт, он зашагал к соседнему городку, славящемуся не только своей причудливой архитектурой, но и известным всему королевству мудрецом Гутредом, которого молва считала самым старым человеком на свете.
Уже к вечеру Эйв вошел в бронзовые городские ворота с округлыми сторожевыми башнями по краям, над которыми развивались длинные полосатые стяги, и словно очутился в огромном музее. От многоцветья покатых крыш над уютными домишками, средь которых тут и там прорастали богато декорированные белоснежные особняки, зарябило в глазах. Шагая к виднеющемуся в лучах заката острому шпилю ратуши по аккуратно вымощенной булыжником извилистой дороге, Эйв разглядывал встречных горожан, облаченных подстать строениям в яркие платья. Достигнув, наконец, круглой площади в самом центре, он сбросил к ногам сумку, утолил жажду и, бережно взяв в руки лютню, затянул балладу о доблестном рыцаре Скьельде, основавшим по легенде первое поселение на месте будущего города. Тут же Эйва обступили праздные зеваки, и уже вскоре его слушала небольшая толпа, награждая громкими аплодисментами в кратких перерывах между музыкальными композициями. Когда в сгустившихся сумерках окна окружающих площадь зданий сделались медовыми от зажженных светильников, лютня умолкла, и порядком подуставший исполнитель попросил собравшихся указать ему дорогу до дома мудреца. Проводить юношу к знаменитому земляку в знак благодарности за вечерний концерт наперебой вызвались несколько человек, и спустя полчаса перед Эйвом отворилась дверь неприметного одноэтажного домика, утонувшего в кустах чайной розы. Прислуживающий его хозяину мальчик без лишних вопросов пригласил гостя войти, подтвердив заверения провожатых в том, что мудрец готов выслушать всякого пришедшего издалека вне зависимости от времени суток.
Гутред сидел в буковом кресле-качалке, нарушая тишину полумрака мерным поскрипыванием рассохшегося дерева. Его седая голова устало склонилась к левому плечу, старческие руки покоились на подлокотниках, а ноги покрывал клетчатый плед из овечьей шерсти. Окинув Эйва немигающим цепким взглядом пережившего своих внуков человека, он опустил веки, будто вмиг узнал о нем все до последних мелочей. Так оно, в общем-то, и оказалось.
– Бросил все и пошел искать лучшую долю? Что ж, похвально, – молвил старец в ответ на почтительное приветствие.
– Да, держу путь в страну счастья Ириас, – отозвался Эйв, ничуть не удивившись его проницательности. – Понимаете, посеянная в раннем детстве искренняя вера в сказочную землю радости, дружбы и любви только крепла во мне с годами. По-другому и быть не могло! Ведь она вдохновляла меня на музыку и поэзию, наполняла силами, не позволяла опускать руки. Однако жить среди людей, меряющих счастье тяжестью мешка с серебряными монетами, становилось все труднее. К тому же окружающие