Минотавр. Бениамин Таммуз
рвое попавшееся сиденье, он предался размышлениям на эту далеко не радостную тему. Отвлек его шум открывающихся на следующей остановке дверей, и когда он поднял глаза, то увидел двух девушек, усаживающихся на свободные места прямо перед ним. У той, что села слева, были волосы цвета меди, темной меди, отливающие золотым блеском; они были схвачены на затылке черной бархатной лентой, завязанной перекрещенным узлом.
И от ленты и от волос исходило ощущение какой-то особой первозданной чистоты и свежести, словно их никогда не касалась человеческая рука. Чьими же стараниями был завязан этот узел на ее затылке, задумался человек, которому исполнился в этот день сорок один год. Он стал ждать, когда она повернет голову и он увидит ее профиль, и девушка, говоря что-то подруге, действительно повернулась к нему в профиль, и он увидел ее лицо. Ему удалось сдержать ладонью едва не вырвавшийся из горла крик. Или крик, задушенный в самом начале, все-таки прозвучал? Так или иначе, люди в автобусе никак на это не отреагировали.
«Сегодня мне исполнился сорок один год. Не в первый раз приходится мне отмечать свой день рождения записью в дневнике в гостиничном номере. Завтра я пойду в посольство, где меня будет ждать поздравительная телеграмма от жены и обеих дочек. Еще одну пришлет мне из интерната сын. Он тоже уже давно не живет дома, и, если ему это нравится, он наверняка пойдет по моим стопам. Если да – одной причиной поставить на всем этом точку будет больше. Так я думал до последнего дня. Но сегодня вечером случилось нечто, из-за чего все это может измениться.
Не знаю почему, но я был уверен: перед нашей встречей мне будет дан какой-то знак, некий сигнал, предупреждение, намек… В любом случае я не думал, что это произойдет так внезапно. Но именно так все это случилось. Я увидел ее в тот момент, когда она села в автобусе прямо передо мной. И я сразу узнал ее. Сразу. Когда она вышла из автобуса, я вышел тоже и пошел вслед за ней. Теперь я знаю ее адрес, а завтра мне станет известно, как ее зовут. Она живет в приличном доме, там селятся люди с достатком. Она получила хорошее образование – я понял это, прислушиваясь к ее разговору с подругой. Ее голос, он тоже ее выдавал, она, вероятно, пела в хоре. Речь ее свидетельствовала о хорошем воспитании, одета она была со вкусом, дорого и просто, и никаких безделушек и украшений – ничего, кроме бархатной ленты, строгой черной бархатной ленты, повязанной с вызывающей тщательной небрежностью, которую я сразу отметил. Мне удалось разглядеть цвет ее глаз – карий, глубокий, не слишком темный. Ее подбородок выдавал характер решительный и сильный, способный с легкостью отбросить все лишнее и ненужное, лицо ее говорило о максимализме, готовности к полной самоотдаче и при этом – восторженности натуры. Чистые черты, выступающие скулы, как похоже на мою мать, нежная бело-розовая кожа, и только чуть припухлые алые губы, сочетание было безупречным, а эти ровные белоснежные зубы; я обидел бы Создателя, предположив, что они даны ей лишь для того, чтобы пережевывать пищу, – для подобной цели не стоило так стараться.
И мне сорок один, а ей на вид семнадцать. Двадцать четыре года разницы».
«Теа!
Это письмо, как видишь, отпечатано на пишущей машинке и не подписано, потому что мы, скорее всего, никогда не увидимся, хотя я, конечно, видел тебя, а ты – ты тоже видела меня, не догадываясь об этом. Шесть недель прошло с того дня, когда я прошел мимо, глядя тебе в глаза, но ничем себя не выдав; ты тоже скользнула по мне взглядом, я был человеком, шедшим в толпе тебе навстречу среди многих других. Ты меня не узнала. Но это не имеет никакого значения, ибо ты – моя, ты мне принадлежишь. Отныне и навсегда.
У тебя никогда, понимаешь, никогда не будет возможности задать мне ни единого вопроса, но мой голос будет настигать тебя в письмах, которые – я уверен – ты прочтешь. Я знаю, что ты будешь их читать. Откуда? Не могу объяснить, но ясно одно: с тех пор, как я себя помню, именно тебя я искал и ждал. И я никогда не сомневался в том, что ты – есть, я только не знал где. Пока волею обстоятельств, а точнее, благодаря моей работе я не попал в этот город. Я написал: «Благодаря моей работе…» Давай сразу покончим с этим. Это тяжелая, непрерывная, неблагодарная, часто безнадежная, еще чаще неопределенная и не допускающая никаких ошибок работа. Я выбрал ее сам, потому что никогда никого не любил – никого, кроме тебя, – при том, что всю свою жизнь пытался кого-нибудь полюбить, другими словами – пытался изменить тебе. Я связал свою жизнь с этой тяжелой и неблагородной работой именно потому, что хотел любви. Итак, я люблю страну, на благо которой работаю, я люблю ее холмы, ее долины, ее пески и отчаянье, ее дороги и ее тропинки. Я сделал этот выбор из-за отсутствия выбора, я ведь не знал, встречу ли я тебя когда-нибудь. А сейчас, когда мы встретились, уже слишком поздно, произошла ошибка, какое-то несовпадение дат, дней рождения, несовместимость паспортов. И в небесной канцелярии ведь неразбериха, как и во всех остальных конторах. Как бы то ни было – все слишком поздно и неосуществимо.
Я знаю, где ты учишься сейчас. Знаю, в какой университет записалась на будущий год. Знаю, что любишь музыку. Вот, пожалуй, и все, что я пока знаю. На сегодняшний день. Но не сомневаюсь, со временем я узнаю о тебе много, много больше.
А теперь послушай: вслед