Цирк чудес. Элизабет Макнил
разогретого жира, навоза и конского пота.
Теперь она вспоминает – танец, мужчин и фургон, – а потом мгновенно встает и налегает плечом на дверь. Дерево скрипит, хрустит, но не поддается. Она одна, оторвана от брата. Она начинает расхаживать со сложенными руками и представляет, как ее проводят через деревню. Она ничего не умеет, только собирать цветы, и даже в этом деле она лишь мелкая шестеренка. И она не умеет выступать в цирке; она представляет арену на колесах, запряженную лошадьми. Руки, пихающие и подталкивающие ее. Пыль на коленях. Злобные ухмылки, гнилые яблоки, летящие в нее из толпы, визгливые трели шарманки. Акробаты, выписывающие головокружительные пируэты, крики мартышек, кусок вонючего мяса на засаленном шесте.
Отец продал ее.
Ее купили, как срезанную фиалку.
Ярость закипает в ее груди, и она снова набрасывается на дверь. Все вокруг становится добычей для ее хищных пальцев. Она рвет подушки, и перья разлетаются вокруг, как от схваченного гуся. Она кричит, пока не начинает саднить в горле. Она скребет родимые пятна на руках и расчесывает их, пока они не начинают кровоточить. Она рывком выдвигает ящик, и три книги падают на пол.
Книги.
У нее никогда не было собственных книг. Она держала в руках только две книги: «Волшебные сказки и другие истории» в рваной мягкой обложке и Библию, единственную книгу в их церкви – тяжелую, как каменная плита. Она научилась читать, листая пергаментно-тонкие страницы Библии. Истории о сотворении, о чудесах и волшебных превращениях. Темно-зеленый кожаный переплет, пятнистый от времени, золоченые уголки. Книга, драгоценная, как дыхание.
Но потом она вспоминает, и ее руки снова превращаются в разрушительный механизм, книги становятся мякиной для ее ярости. Она корежит корешки, рвет и комкает страницы, пока они не рассыпаются, словно бумажные пушечные ядра.
Я здесь, внушает она себе, сжимая израненные ладони. Я настоящая.
Женские голоса приближаются к ней.
– Кто там?
– Судя по звукам, небольшое стадо слонов.
– Новое чудо?
Нелл делает паузу в своем неистовстве; волосы прилипли к лицу, руки поцарапаны щепками от разломанного комода. Смех. Они уходят, и она снова остается в одиночестве.
Она приникает глазом к щели между досками. Туман и древесный дым низко стелются по полю. Женщины тихо уселись в кружок, словно отгородившись от мужчин, которые расхаживают вокруг, кричат и тянут веревки, воздвигая шатер. Великанша, которая ныряла через ножи, режет красный шелк и продевает нитку в иголку. Миниатюрная женщина, которая ехала в коляске, чистит цирковой горн. Тройняшки бегают друг за другом между фургонами с вытянутыми руками, играя в салочки. Я тебя осалил!
Не грохочут барабаны, и никакой циркач не рассказывает ей об этих новых и незнакомых женщинах. Нет ликующей толпы. Эти люди похожи на женщин из ее деревни, которые сидят вокруг кухонной кастрюли или складывают нарциссы в коробки. Нелл осторожно пробует пальцем синяк на щеке и садится, подтянув колени под подбородок.
Отец