Путь пса. Владимир Гуга
ебе, шла, – часто рассказывала ей мама Вера, – уже толком не помню, куда и когда… Может быть, на работу, а может быть, в магазин. И вдруг глядь – чемодан! Ну, думаю, возьму себе, в хозяйстве пригодится. Принесла домой. Открываю… Батюшки! А в чемодане-то маленькая девочка лежит, Полюшка. То-то радости было!»
Время от времени Полина просила достать этот былинный клетчатый чемодан с молнией и подолгу его рассматривала. Иногда она залезала в него и опускала крышку. В темноте и тесноте лежать было очень интересно. Правда, с годами чемодан сильно уменьшился, и повзрослевшая Полина вместо себя стала укладывать в него куклу Наташу.
В детском саду историю происхождения Поли мальчики и девочки, в общем, принимали, хотя и с некоторым недоверием. А вот в школе над Полиной уже откровенно ржали.
«У неё папа – чемодан!» – заявил как-то на уроке один очень неприятный одноклассник, когда Поля, стоя у доски, никак не могла найти решение простой задачи. И весь второй «Б» взорвался диким гоготом.
После этого случая тайну своего рождения Поля больше никому не открывала. А потом и вовсе о ней позабыла. Насыщенная всякими событиями жизнь постепенно растворила её интерес к собственному происхождению.
Студенты универа не давали Полине прохода, считая её чуть ли не самой красивой на курсе. Тем не менее близко к себе она никого не подпускала, но и особо не задавалась.
Однажды, возвращаясь посреди ночи с вечеринки, устроенной по поводу окончания сессии, Полина увидела стоящий прямо на тротуаре модный дорожный чемодан на колёсиках, с выдвижной ручкой. Оглянулась – никого, пустыня. «Эй, кто потерял чемодан?!» – громко крикнула она. В ответ – безмолвие. Неожиданно внутри этой пластиковой тумбочки кто-то пискнул и пошевелился. Полина прижалась щекой к стенке чемодана и получила несильный тычок в ухо, будто какой-то невидимый лилипут, находящийся под замком, решил продемонстрировать удар из арсенала каратэ.
«Ого! – опешила Поля. – Должно быть, там кто-то есть!»
Открыть найденный чемодан удалось не сразу, так как он был щедро обмотан скотчем.
«Видимо, из-за границы прибыл, – предположила мама Вера, – кто же там пищит?»
В чемодане на колёсиках оказалась девочка-младенец. Её назвали Наташей.
«Вот видишь, – сказала мама Поли, – как это всё происходит. А кто-то ведь сомневается».
Усмехнувшись, мама, вернее, теперь уже бабушка Вера, встала на табуретку и достала с антресолей старый чемодан. Только не тот, клетчатый с молнией, а какой-то картонный с металлическими углами, совсем древний, потёртый временем.
«Вот, – торжественно объявила Вера, – этот чемодан когда-то давно нашла моя мама, то есть твоя бабушка Оля. В нём была я. Хорошо, что меня нашла именно она, а не кто-то иной. Потому что если бы не она, я и не знаю, что бы со мной произошло. Даже страшно подумать. Наверно, это всё не случайно, как ты считаешь?»
Когда Наташа и бабушка Вера заснули, Полина решила заглянуть на антресоли, чего раньше никогда не делала. За обшарпанными дверками лежал новенький пластиковый чемодан на колёсиках, за ним – клетчатый на молнии, далее – коричневый из картона с металлическими углами, следом – какой-то кожаный толстяк с двумя большими ремнями, за ним – деревянный ящик с ручкой, неуклюжая торба, большой старомодный рюкзак…
Тесный прямоугольный туннель, забитый чемоданами, баулами, огромными саквояжами, дорожными сумищами, сундуками, уходил в бесконечность…
Альтаир
Я встретил её через тридцать лет. Мы ехали в одном вагоне. Она сидела напротив и читала какую-то полуглянцевую хрень. Нога на ногу. Джинсы, блузка, русый хвост с редкими серебряными нитями седины. Да… Годы её не пощадили. Но и не изуродовали окончательно. Что-то от пионервожатой Марины осталось. Тогда она мне казалась высокой, лучистой, рельефной. На самом деле, она такой и была. А нынче Марина выглядела скомкано, слегка обвисло, но тем не менее глаза её сверкали всё так же задиристо – пионербольно, эстафетно, кострово, аккордеоново.
– А дело было так, – начал я вспоминать, когда мы присели под зонтик первого попавшегося кафе, – я был крупным, не в меру развитым мальчиком. Ну и… немножко обижал ребят. А чё? Разве я виноват? Акселерация, так сказать.
Марина ухмыльнулась и отпила кофе.
– Ну и ты, видя это безобразие, решила меня, значит, проучить. Теперь-то я понимаю, что это был такой педагогический ход. Ты же в педе училась?
– Не доучилась, – ответила Марина. Её бархатный низкий голос вообще не изменился. – На третьем курсе замуж выскочила. Родила. Потом тут же развелась. Дальше уже не до учёбы было. Так ты – тот самый бугай, который весь мой отряд замордовал?
– Что значит «замордовал»? – засмущался вдруг я. – Что значит «бугай»? Я же не в полную силу…
– Ничего себе… Да от тебя, гада такого, весь наш «Альтаир» рыдал. Хотя старая история… Я её уже плохо помню. Ну-ка, освежи, что мы там учудили?
И я напомнил Марине, как она вызвала меня на открытый поединок. Мы решили бороться на глазах у всего отряда, в высокой траве, неподалёку