Оно мне было надо. Вертикальные мемуары. Эдуард Струков
ой, не хуже любого авантюрного романа.
Все тексты объединены одним героем и расположены в более-менее хронологическом порядке. Автор рассказывает о жизни некоего гражданина Степанова, в котором легко угадывается он сам, описывая то самое время, которое без большого риска ошибиться можно смело назвать «эпохой полного абзаца». Этот сборник историй можно читать с любой страницы, рассматривая при этом фотографии из архива автора.
Многое из описанного здесь – чистая правда. Жизнь автора удалась. Его герой не только вдоволь попутешествовал по стране в восьмидесятые и покуролесил в лихие девяностые, но и успел стать топ-менеджером крупного предприятия в нулевые, отхватив за это в десятые по полной программе. Не оставить потомкам собственную версию такой разудалой и запутанной биографии было бысо стороны автора полным свинством.
Вертикальное расположение текста объяснимо. Автор долго писал обычные стихи, версифицировал, подражая всем понемногу, участвовал в конкурсах, но никак не мог реализовать задуманное – не было формы изложения. В 2020 году познакомился со знаменитой Людмилой Геннадьевной Вязмитиновой. Она и открыла перед автором мир верлибра, придав ему уверенности в своих силах. Мир её праху – она сумела разомкнуть уста автора, и тексты хлынули водопадом.
С великим облегчением избавившись от регулярного стиха, от рифм и размеров, сковывавших язык, от необходимости плести словесные кружева, автор уверенно шагнул в эпический верлибр – так классифицировала этот стиль Л. Г. Вязмитинова.
Книга родилась всего за год – огромное спасибо за помощь поэтам Ирине Чудновой и Михаилу Тищенко, а также моим родным – жене Ольге и сыну Матвею Струковым.
Книга не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление и рекламу запрещенных веществ. Изобразительные описания противоправных действий, являясь художественным, образным и творческим замыслом автора, вовсе не являются призывом к совершению запрещенных действий.
1. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ (1966—1986)
Крещенский Сочельник
Задолго до рассвета
беременной Катюхе приспичило на двор.
Она укуталась поплотнее,
надела огромные мамкины чуни
и побежала вразвалочку
по скрипучему январскому снегу
к темнеющему вдали отхожему месту,
где через пару минут с ужасом поняла, что рожает.
Катюхе не было ещё и восемнадцати,
молодой муж был старше её всего на полгода,
поэтому всё взяла в свои руки Катькина мать,
растолкавшая и озадачившая всех в доме.
Через полчаса зять уже споро тянул по улице
дровяные санки с подвывающей роженицей,
а Мария Евгеньевна впритрусочку
мчалась следом, приговаривая «ойёйёйёё».
Было полшестого утра, посёлок ещё спал,
на заметённых снегом улицах не было ни души,
крепко давил крещенский морозец,
в тайге жалобно выли окоченевшие волки,
звёзды шептались, с интересом рассматривая
спешащий куда-то маленький отряд.
Из-за угла навстречу вывернулся
ещё не протрезвевший солдатик, бегавший в самоволку,
страшно перепугавшийся такой встречи
и оттого сиганувший за ближайший забор.
«Смотри-ка! Пацан будет!» —
обрадовалась знамению Мария Евгеньевна.
Катюха что-то прогундосила в ответ,
терпеть ей оставалось уже немного,
потому что впереди показался
тусклый фонарь у дверей больницы,
большого чёрного барака,
пропахшего чем-то неприятным.
Молодожён прибавил ходу,
Катька жалобно завыла,
Мария Евгеньевна уже в полный голос
заверещала своё «ойёйёйёё»…
Через четверть часа на свет появился я.
Дедово ружьё
1.
Дедово ружьё лежит в чулане.
Пыльное, холодное, тяжёлое.
В коробке с десяток патронов.
«Вот оно то, что надо!» —
со странным облегчением думаю я.
В детстве я был редкостным говнюком.
Вряд ли нормальный ребёнок
решит застрелить собственного деда.
А я мечтал об этом лет с семи.
И пытался это сделать дважды.
Но – обо всём по порядку.
Едва произведя на свет,
юные родители