Сэр Найджел. Белый отряд. Артур Конан Дойл
поднял руку, пропел рог сокольничего, и два всадника, ударив коней каблуками и встряхнув поводьями, помчались навстречу друг другу. По одну сторону болотистой луговины, где вода брызгала из-под тяжелых копыт, а доспехи двух пригнувшихся к седлу противников вспыхивали в лучах вечернего солнца, неподвижным полукругом замерли всадники, кто в доспехах, кто в бархате, но все поглощенно и молча следящие за началом поединка. Даже собаки, соколы и лошади словно окаменели. По другую ее сторону – горбатый мост, голубоватые воды медлительной реки, толпа разинувших рты крестьян и старый темный господский дом, где в верхнем окне виднелось суровое лицо.
Хорошим бойцом был Джон Уиддикомб, но в этот день противник его оказался еще лучше. Не ему было удержаться в седле против золотого вихря и словно приросшего к нему наездника. Найджел и Бурелет были единым стремительным снарядом, весь их вес, сила и энергия сосредоточились в тупом конце неподвижно уравновешенного копья. Порази Уиддикомба небесный гром, он не слетел бы на землю более стремительно и далеко. Оруженосец сэра Уолтера Мэнни перевернулся в воздухе, латы его загремели, как кимвалы, и он навзничь растянулся на траве.
Лицо короля было помрачнело, но когда Уиддикомб, пошатываясь, встал на ноги, он одобрительно захлопал.
– Отменный поединок, отменный удар! – воскликнул он. – Как вижу, пять алых роз и в дни мира таковы, какими я видел их в битвах. Что скажешь, мой добрый Уолтер? Пошлешь еще оруженосца или сам откроешь нам путь?
И без того красное лицо Мэнни стало багровым, едва выставленный им боец рухнул на землю. Теперь он знаком подозвал к себе высокого рыцаря, чье худое свирепое лицо выглядывало из-под поднятого забрала легкого шлема, точно орел из клетки.
– Сэр Хьюберт, – сказал Мэнни, – мне вспомнился день, когда под Каном ты сразил французского бойца. Так не согласишься ли ты быть нашим бойцом сегодня?
– Когда я вышел на поединок с французом, Уолтер, – сурово ответил сэр Хьюберт, – оружие наше было боевым. Я воин, и мое дело война, а не шутовские стычки на ристалищах, придуманные для забавы глупых женщин.
– Какая неучтивая речь! – воскликнул король. – Услышь тебя моя любезная супруга, был бы ты вызван на Суд Любви отвечать за свои грехи перед девицами-присяжными. Но прошу тебя, добрый сэр Хьюберт, возьми тупое копье.
– Светлейший государь, уж лучше взять павлинье перо, но я повинуюсь. Эй, паж, подай мне эту жердину. Посмотрю, как я сумею с ней управиться.
Но сэру Хьюберту было не суждено испытать ни свою сноровку, ни свою удачу. Его могучий гнедой жеребец был столь же непривычен к турнирным поединкам, как и его господин, но уступал ему в спокойствии и мужестве. Когда он увидел нацеленное копье, сверкающие доспехи и яростно ринувшегося на него золотого коня, то отпрянул в сторону, повернулся и помчался вдоль реки галопом. Крестьяне покатывались от хохота на своем берегу, королевская свита на своем, а сэр Хьюберт тщетно