Невеста дяди Кости. Leon Rain
ашёл.
Дядя Костя, дядя Костя… Сколько ж тебе было тогда? Наверное, около восьмидесяти. Безногий инвалид войны, не потерявший присутствия духа. Он ездил на инвалидном «запорожце», и единственный гараж, стоявший в нашем дворе, принадлежал ему. Тот находился как раз между нашими подъездами, и к нему вела бетонированная дорожка, на которой дядя Костя разрешал мне парковаться.
Я никогда не слышал, чтобы он жаловался на жизнь. Он ещё ездил на охоту в сопровождении своей охотничьей собаки. А нам он ремонтировал обувь, честно зарабатывая минимальную добавку к пенсии. Мы иногда беседовали, но о чём я сегодня очень жалею – что не расспросил его о боевых буднях, о том, в каких сражениях он потерял свои ноги, защищая нас от фашизма. Этого я уже никогда не узнаю. И жену его помню, тётю Раю, она тоже была немолода и выглядела не совсем здоровой. Это сегодня в Израиле к таким пожилым и беспомощным приходит на дом прикреплённый работник, который помогает ухаживать. Или их определяют в интернат, где позволяют пусть не идеально, но достойно дожить отпущенное. А тогда… Мне даже представить страшно, как тёте Рае приходилось купать своего мужа. Дядя Костя, словно высеченный из глыбы, и без ног весил, наверное, килограмм восемьдесят, а она была такая хрупкая.
Я позвонил в дверь, и мне открыла тётя Рая. Я был своим человеком, и меня сразу пригласили на кухню, где дядя Костя пил чай.
– А, Лёня пришёл. Садись со мной. Чаю выпьешь?
– Нет, дядя Костя, спасибо.
– Ну что у тебя, починку принёс?
– Да нет, дядя Костя, я попрощаться пришёл.
– Что значит попрощаться?
– Уезжаем мы.
– Переезжаете?
– Нет, дядя Костя, насовсем уезжаем.
– Куда?
– В Израиль.
– Да как-к-к-к же это?
Сморщенное, как сушёный гриб, круглое дяди Костино лицо задрожало, а из глаз выкатились слёзы.
– Как же так можно?
А губы непрерывно затряслись.
Тогда в нашем городе отъезд на историческую родину не был привычным делом, мы уезжали в первой десятке семей. Я не знаю, что чувствовал дядя Костя, простой русский мужик, не мыслящий свою жизнь без России. Возможно, я был тогда для него предателем Родины. Прости, дядя Костя, ни тебя, ни Россию мы не предавали, уехали честно, никого не кинув. Просто пришло время перемен, две тысячи лет наши предки мечтали встретить следующий год в Иерусалиме. И мне выпала огромная честь вывезти свою семью на историческую родину. Наверное, мы чувствовали себя так же, как русские, возвращавшиеся в Россию после долгих лет скитаний по чужбине. Мы рвали корни, оставляли квартиры и могилы стариков. Мы прощались с этими могилами на кладбище, понимая, что можем никогда не вернуться. Но мы это сделали, осуществили свою мечту, и за это никто не может нас упрекнуть.
Спасибо тебе, дядя Костя. Ты был нам хорошим соседом, я никогда тебя не забуду, и тётю Раю тоже. И свою четвёртую книгу я посвящаю вам. Я так и назову своих героев – Константин и Рая. Конечно, это будет не ваша история, я собирал её по крупицам. Но это – часть истории огромной страны, которую вы тоже писали своей кровью. И вы заслужили эту память. А я буду перечитывать эту книгу и вспоминать о вас.
Светлая вам память.
Глава 1. Станция. Бомбёжка. Константин
Они ехали до этой маленькой узловой станции несколько часов, встречая на своём пути колонны с беженцами и потоки легковых и гражданских машин. Встречались и повозки, запряжённые лошадьми. Но таких было мало, и загружены они были до отказа. Было непривычно видеть такую массу людей, покидающих свои дома. Хотелось крикнуть: «Что вы делаете? Возвращайтесь домой! Мы вас защитим!» Но никто не кричал, провожая взглядом и теряя из виду шагающих людей. Проезжающие в обе стороны автомобили поднимали тучи серой пыли, щедро осыпая ею идущих. Но никто не жаловался и не сыпал проклятиями. Люди шли молча, сберегая силы и стараясь уйти подальше от того места, где совсем скоро могло стать смертельно опасно. И этот страх гнал их в путь, заставляя спасать себя и остатки семьи, стариков и малых детей.
Пожилая женщина внезапно села на дорогу и не смогла подняться. Её тут же оттащили на обочину, чтобы не мешала движению. Родные суетились вокруг неё, стараясь поднять её или хотя бы остановить машину. Но всё было тщетно: старые ноги исчерпали запас прочности, а машины шли под завязку забитые чьим-то добром. Глядя на позолоченные рамы картин, на свёрнутые ковры, на добротные кованые сундуки, все понимали, что нет ни единого шанса простому смертному занять их место в кузове автомобиля. Вооружённая охрана, а иногда и сам владелец в сопровождении шофёра и своей семьи выказывали столько решимости защищать свои вазы и подсвечники, с таким трудом добытые в домах репрессированных коллег, что было видно: эти стоять за барахло будут насмерть.
Грузовик притормозил вместе с остальной колонной, пропуская штабную машину, и Костя успел увидеть, как женщина, которая не могла подняться, махала руками на своих родных и что-то им кричала. Разобрать слова было невозможно из-за большого шума, но и так