Взрослая дочь молодого человека. Виктор Славкин
s>(Люсе.) У нас, знаешь, со стиральным порошком в Челябинске не очень. Мне моя список дала. Покупаю – вычеркиваю, покупаю – вычеркиваю…
Бэмс (отдает Люсе хлеб). Возьми.
Люся. Хорошо, мягкий…
Прокоп. Еще в самолет не пустят. (Закидывает ящик со стиральным порошком на антресоль.) А чего? Были когда-то и мы рысаками! А, Люсь?
Люся. Особенно ты.
Прокоп. Так на первые роли не претендуем. Мы челябинские утюги. На фоне Бэмса я был челябинским утюгом.
Люся. А сейчас?
Прокоп. Что?
Люся. А сейчас ты не утюг?
Прокоп. Тоже утюг, Люська, тоже! Но с прошлым. Требую уважения со стороны молодежи. Ведь было все это у нас, было!
Бэмс. Ну что было-то? Что?
Прокоп. Не спорю, все в основном у тебя. И Люську ты вон какую отхватил. Все в институте умерли! Помнишь, Люська, все просто так и подохли!
Люся. А теперь все живут, а мы с ним помираем.
Прокоп. Да вы что, парни?
Люся. Все у него не так, все не то, всем он недоволен. И мной недоволен.
Прокоп. Ну, вы тут, в Москве, заелись!
Бэмс (Люсе). Что ты несешь?
Люся. Прокоп свой. Кому я это скажу? Да у нас никто и не бывает… (Прокопу.) Певичка из «Ориона» – тогда звучало. А теперь я кто? Вообще никто. Так, Бэмс?
Прокоп. Ты мать. (Бэмсу.) Она мать.
Бэмс. Поговорите. (Выходит из комнаты.)
Люся. Как ты Бэмса нашел? Вы же лет десять не виделись. Постарел?
Прокоп. Да что ты! Бэмс – молоток! Ну, конечно, не то, что было… Ох и давал он тогда! Наш Бэмсик – первый стиляга факультета, король джаза, покоритель женских сердец. «Джонни, парень из Чикаго!» А как ходил, как ходил!.. Небрежно! На голове кок… (Прокоп пытается из остатков волос соорудить кок на голове и вообще демонстрирует все, о чем говорит.) Галстук с драконами до полу болтается… пиджак, плечи на вате – во! (Напевает.) «А мой пиджак, а канареечного цвета, тот не чувак, кто не носит узких брюк…» А у Бэмса самые узкие были – с мылом натягивал! Полуботинки на белой каучуковой подошве вот такенной толщины… Как они назывались-то?
Люся. На платформе.
Прокоп. Ты что? Какая платформа? Тогда такого слова не было. Как же они назывались… Погоди. Ну, еще подметку отрывали и белый каучук наваривали… Как называлось-то?.. Во! Вспомнил – «манная каша». Туфли на «манной каше». Сила! Ну, Бэмсик ходил! Я за ним только поспевал. Куда мне!..
Люся. Да, было дело… Помнишь, пели: «С тобой одной я буду танцевать, любимой называть…» Где сейчас эти танцы?.. Может, это действительно старость? Рановато, а?
Прокоп. А ты пой, Люся, пой! Ах, как ты пела тогда!..
Люся. Жизнь, видите ли, не удалась, блеска не получилось… Он вот, слышишь, насверлил дырок, полки собрался делать, потом бросил… Дырки целый год сверкают. И заделывать не дает. По воскресеньям подойдет, дощечку примерит, штукатурку колупнет и стоит вздыхает. Я ему хочу сказать: «Бэмс, да черт с ними, с этими дырками. И вообще черт с ним со всем!»
Прокоп (примеряя перед зеркалом новый пиджак). Пиджачок стрельнул… Ничего? Венгерский. Лацканы, плечи… Клетка крупная…
Люся (напевает).
Джонни, ты меня не знаешь,
Ты мне встреч не назначаешь,
Сколько раз меня встречал,
Но в толпе не замечал –
Не был ты со мною дружен.
В целом мире я одна
Знаю, как тебе нужна,
Потому что ты мне нужен.
Прокоп. Какие слова! «Потому что ты мне нужен» – надо же так сказать! По тем временам это звучало просто неприлично.
Люся. В кино теперь не поют перед сеансом. А больше я ни на что не гожусь.
Прокоп. А ты дома пой! Эх, если бы моя в Челябинске пела…
Люся. Дома скучно…
Прокоп. Сегодня повеселимся! Я знаю, как его развеселить, я знаю… Вам вот что, вам с ним надо побольше песен петь, ну, тех, которые мы пели тогда.
Люся. Слова забыты.
Прокоп. Вспомним, Люська! Сегодня соберемся и вспомним. Один – одну строчку, другой – другую, и все слова вспомним! Я знаю, как его раскачать! Я знаю…
В комнату возвращается Бэмс.
(Подмигивает Люсе и кричит.) Бэмс, «Чучу»!!!
Бэмс молчит. Пауза.
Люся. Не умеет человек радоваться жизни, ну не умеет!
Бэмс (Прокопу). Утюгом ты был, утюгом и остался.
Прокоп.