Украду твою жизнь. Елена Рахманина
ану персонажем подобного кино.
Я ничего толком не успела понять. События разворачивались так стремительно, что казалось, я наблюдаю за всем со стороны.
С хорошими девочками не происходят такие плохие вещи. Видимо, я была недостаточно хорошей. Где же успела накосячить?
Тело ломило, будто от высокой температуры. И я действительно ощущала жар, но не уверена, что он исходил от меня. С трудом втягивала в лёгкие спёртый горячий воздух. Но и его критически не хватало. Задыхалась.
После того как чувствительность вернулась к телу, до сознания начало доходить, что меня везут в машине. На дне фургона. Его потряхивает на ухабах. Наверняка я заработаю кучу синяков. Но это сейчас последнее, о чём мне стоит волноваться.
До слуха доносятся голоса. Но никак не могу понять, о чём говорят похитители. А потом наконец соображаю, что общаются мужчины не на русском. Этот язык я слышала раньше, но не знала.
С трудом разлепила ресницы. Вокруг тьма. Но я ощущаю, что рядом люди. Тепло их тел, резкий запах кожи, незначительные движения. А затем вновь проваливаюсь в удушающую пустоту.
Очнулась, когда поняла, что мы уже давно стоим на одном месте. Рядом никого. В грузовике темно, и кажется, что за его пределами ночь. Но, когда двери распахнулись, кабину залило ярким солнечным светом. Значит, уже наступило утро. Или день.
От долгого нахождения в темноте в глазах возникла болезненная резь. Поморщилась, застонала. Притвориться спящей не удалось.
Вздрогнула от тяжёлых шагов, когда в кабину вернулись мои похитители. Кажется, я их уже видела. Двое накачанных мужчин в чёрной форме. Когда похищали меня, их лица скрывали балаклавы.
А сейчас, видимо, решили, что им незачем прятаться, и избавились от них. Это напугало больше всего. Догадывалась, что выпускать меня на свободу никто не планирует. А я наивно утешала себя надеждой, что, получив выкуп, меня освободят…
Когда глаза вновь привыкли к темноте, я напоролась на взгляд третьего мужчину, зашедшего в кабину фургона. Сглотнула слюну от страха. Он пробирал до костей. Уверена, что не видела его никогда в жизни. Вряд ли забыла бы.
Этот отличался от своих пособников тем, как вёл себя. Словно он хозяин положения. Их хозяин. Или уже мой хозяин?
Неспешным движением он нажал на кнопку. Салон осветился тусклым светом. Первый, кто до этого додумался. И я смогла разглядеть его.
Вальяжно вытянул длинные ноги в костюмных брюках, и в глаза бросились его ботинки. Начищенные. Блестящие. Не пыльные, как у остальных. Будто он пересел в фургон из своей дорогой иномарки.
Он сидит совсем близко. На расстоянии вытянутой руки. Синие глаза отдают люминесцентным свечением. Чёрные пушистые ресницы изогнуты, обманчиво намекая на мягкость их обладателя. Но нет. Этот человек вряд ли мягкий. От него разит опасностью.
Заметил, что я изучаю его.
Но молчит. Наблюдает.
Смотрит на меня с обжигающей ненавистью. Оставляющей ожоги и незаживающие раны.
Я неосознанно сжалась, подобрала ноги ближе в попытке защититься. Сгруппироваться. Отстраниться от него.
– Что, дрянь, нравятся новые хоромы? – задаёт вопрос, а я даже не сразу соображаю, что он обращается ко мне. Хлопаю на него слипшимися от слёз ресницами и смотрю испуганно. Недоумённо.
Что я ему сделала? За что он так со мной?
Пискнула, сама не зная, что сквозь кляп. Ему это не понравилось. Захотелось услышать мой голос?
Поймал мои волосы, не так давно красиво уложенные в локоны, намотал на руку и притянул к себе. Морщась, сама приблизилась к нему в попытке избежать боли.
От долгого лежания всё тело затекло. Я с трудом чувствовала конечности. Тут же повалилась бы на бок. Ноги словно испарились. Но его сил хватило, чтобы удержать меня на коленях.
В отличие от меня, от него хорошо пахло. Свежестью. Изысканным одеколоном. Накрахмаленной рубашкой. Кожей салона автомобиля и мягким ароматом табака. Моя же одежда пропиталась потом и страхом. Как давно мы едем? Сознание путалось. Меня наверняка чем-то опоили.
Его палец оказался за тканью, перетягивающей мой рот. Опустил её вниз. На шею.
– Тут можешь кричать сколько влезет. Никто не услышит и не поможет, – обращается ко мне. Голос грубый. С хрипотцой.
Акцент лёгкий, едва заметный. Будто он прожил долгое время за границей. Не в России. И уж точно не на Кавказе, хотя его борода, скрывающая нижнюю половину лица, намекала на обратное.
– Пить, – еле ворочая языком, прошу.
Кричать… Смешно. Я едва услышала собственный голос.
Он смотрит на меня как на грязное, дикое животное. С отвращением и ненавистью. Оставит умирать от обезвоживания? За время пути, мне кажется, вся влага выходила через поры. Жара стояла несусветная. Голова гудела. Должно быть, фургон от палящего солнца нагревался, как сковородка. И лишь скудный поток холодного воздуха от кондиционера не дал мне задохнуться.
Смотрит на своего пособника, а тот будто только и