Критика жизни человека. Рассказы Вельзевула своему внуку. Георгий Гурджиев
механизировались читать всякие современные книги и журналы.
Во второй раз – как бы для постороннего слушателя.
И только в третий раз – пытайтесь вникнуть в суть мною написанного.
Только после этого вы можете рассчитывать приобрести свое собственное беспристрастное, одному вам свойственное суждение о моих писаниях. Вот только тогда осуществится моя надежда, что вы сообразно вашему пониманию получите для себя мною предполагаемую и всем моим существом желаемую определенную пользу.
Глава 1
Бужение мысли
В числе образовавшихся в моем общем наличии за период моей уже ответственной, своеобразно сложившейся жизни убеждений, имеется и такое несомненное убеждение, что всегда и всюду на Земле у людей всяких степеней развития сообразительности и со всякой формой проявляемое образовавшихся в их индивидуальности факторов для всевозможных идеалов, приобреталось обыкновение при начале всякого нового дела обязательно произносить вслух или по крайней мере подумать про себя то определенное, понятное всякому, даже совсем неученому человеку, возглашение, которое в разные эпохи формулировалось словами различно, а в наше время – следующими словами: «Во имя Отца, Его Сына и во имя Святого Духа, Аминь».
Вот и я тоже, приступая сейчас к этому для меня совершенно новому делу, то есть – к писательству, начинаю с произношения этого же возглашения и произношу его не только вслух, но даже очень и очень внятно и с полной «всецело-проявляемой-интонацией», как это определяли древние тулузиты, конечно с такой полнотой, какая только могла возникнуть в моем общем наличии от результатов уже сложившихся и глубоко внедрившихся в нем данных для такого проявления, именно данных, которые образовываются вообще в натуре человека за период подготовительного возраста и потом за время его ответственной жизни порождают в нем для проявления природу и животворность таковой интонации.
Начав так, я должен, значит, теперь быть совершенно спокойным и даже, согласно имеющимся у людей понятиям религиозной морали, быть без всякого сомнения уверенным в том, что все дальнейшее в этом для меня новом деле, как говорится, «пойдет-как-по-маслу».
Во всяком случае, я начал именно так, а как дальше пойдет – можно пока выразиться, как сказал слепой – «посмотрим».
Прежде всего я положу мою собственную руку, причем правую, которая, хотя в данный момент и является немного поврежденной из-за происшедшего со мной несчастья, зато действительно моя собственная и за всю мою жизнь мне ни разу не изменявшая, на мое сердце, конечно, тоже собственное; что же касается того, изменяла ли или не изменяла мне эта часть всего моего целого, я не нахожу нужным здесь распространяться, и откровенно признаюсь в том, что лично мне писать совершенно не хочется, но к этому меня вынуждают совершенно от меня независящие, создавшиеся окружающие обстоятельства, – обстоятельства, случайно ли возникшие или намеренно созданные какими-либо посторонними силами, этого я сам пока еще не знаю, а знаю только, что эти обстоятельства повелевают мне писать не что-либо «так-себе», как, например, что-либо для чтения «на-сон-грядущий», а капитальные, толстые книги.
Как бы там ни было, я приступаю.
С чего же начать?..
О, дьявол! Неужели повторится то же самое, очень и очень неприятное и в высшей степени странное ощущение, которое мне пришлось испытать, когда я около трех недель тому назад в мыслях своих составлял схему и последовательность идей, предрешенных мною к обнародованию, и не знал тоже, с чего начинать.
Это тогдашнее (тягостное) ощущение я теперь мог бы формулировать словами только так: «боязнь-погибнуть-от-наводнения-собственных-мыслей».
Тогда я еще мог, чтобы прекратить в себе это нежелательное ощущение, прибегнуть к помощи имеющегося и во мне, как в современном человеке, того злостного свойства, которое сделалось присущностью всех нас и способствует без испытывания какого бы то ни было угрызения совести откладывать все что угодно «на послезавтра».
Это я мог сделать тогда очень легко, потому что до начала самого акта писания предвиделось много времени, но теперь этого сделать уже никак нельзя, а надо непременно, как говорится, «хоть-тресни-а-начинай».
На самом деле, с чего же начинать?
Ура! Эврика!
Почти все книги, которые мне приходилось в жизни читать, всегда начинались с предисловия.
Значит и мне надо начать с чего-либо вроде этого.
«Вроде этого» – сказал я, потому что вообще всегда в процессе моей жизни, почти уже с тех пор как я начал отличать мальчика от девочки, я стал делать все, решительно все, не так, как делают другие окружающие подобные мне, тоже двуногие истребители добра природы. Поэтому теперь я и в писательстве должен и даже, пожалуй, уже принципиально обязан поступить не так, как это сделал бы всякий другой писатель.
Во всяком случае, вместо общепринятого предисловия, я просто-напросто начну с предупреждения.
Начать с предупреждения будет, по-моему, самым правильным, хотя бы только потому, что это не будет противоречить