Социопат. Майк Гелприн
ей ему ноги и сделавшей их ватными.
– Сволочь, – сказал Антон вслух, – проклятый выродок, дрянь.
Ему захотелось с размаху влепить себе по лицу. С трудом удержавшись, Антон доковылял до санузла, перевалился через низкий борт ванны, шлёпнулся на дно и на полную включил воду. Пару минут обрушившиеся на него тяжёлые струи смывали слабость и стыд. Наконец, почувствовав себя лучше, Антон вылез, наскоро растёрся полотенцем и, прошлёпав босиком по кафелю, вернулся в комнату.
Он включил свет и с минуту с отвращением разглядывал своё жилище. Комната была стандартная, точно такая же, как любая из десятка тысяч каморок, в которых ютились питомцы интерната вплоть до его окончания. Шесть шагов вдоль, пять – поперёк. Стол, пара стульев, кровать, шифоньер и компьютерный центр. И всё.
Впрочем, нет, не всё, на стене над кроватью висели две фотографии в рамках. Отец и мать – люди, давшие ему жизнь. Антон подошёл и в который раз пристально рассмотрел снимки. Отец на фотографии выглядел лет на сто двадцать, мать – в районе сотни. Антон стиснул зубы и опустил глаза. Он не испытывал к этим людям ничего, абсолютно ничего. Ни благоговейного трепета, с которым говорили о своих родителях прочие, ни даже элементарного уважения. Эти двое дали жизнь ему, Антону Валишевски, так что с того? Они, как и все остальные родители на Земле, даже не знали, как выглядят их сыновья или дочери.
Антон сел на кровать и, подперев кулаком подбородок, задумался. Почему именно Нелли Семёнова, ничем, в общем-то, не примечательная девчонка из параллельного класса? Он и внимания на неё особо не обращал. Ну да, короткие русые волосы, тонкая шейка, ноги стройные, что ещё? Ничего, разве что большие карие глаза. Какие-то особенные, только неясно чем. С минуту Антон думал, в чём особенность больших карих глаз. «Внимательные», – неожиданно пришло нужное слово. Точно: когда неделю назад они случайно разговорились, Нелли смотрела на Антона со вниманием. Так, как смотреть было не принято и даже неприлично. Отводить глаза при разговоре и тем самым не смущать собеседника входило в правила поведения. Их преподавали ещё в начальных классах, на уроках этики.
Итак, девушка с внимательными карими глазами. И с ней Антон во сне вытворял непотребное. Он вспомнил ругательный архаизм, которым называли подобные занятия – секс. Противное слово, свистящее какое-то, змеиное.
Оглушительный стук в дверь выбил из Антона задумчивость. Так колотить мог один только человек – его брат по отцу Жак Валишевски.
«Как всегда вовремя», – саркастически подумал Антон. – Открыто, входи уж! – крикнул он.
Жака Антон не переваривал. Толстый, шумный и жизнерадостный о-брат был почти полным его антиподом, и буквально всё, что бы тот ни делал, вызывало у Антона неприятие напополам с раздражением.
Жак стремительно ворвался в комнату, мгновенно заполнил собой всё свободное пространство и, отчаянно жестикулируя и брызгая слюной, приступил к разглагольствованиям. В слушателе он не нуждался, и Антон, улёгшись на кровать и положив руки под голову, принялся терпеть. Обычно Жака хватало минут на десять. Антон засёк время и уставился в потолок.
– И тогда я отпасовал назад Барковскому, – азартно выплёвывая слова, тараторил Жак, – а сам рванул по правому, так эта сволочь Барк вместо того, чтобы вернуть мяч мне, пнул его назад, этому идиоту, как его – Максу. Ну, такому длинному с двенадцатого «Ж», так тот, нескладёха, запутался в собственных ногах да как навернётся, гы-гы-гы. Вот же урод, а! Это у него, считай, семейное. О-брат его дуралей дуралеем, а м-сестра – та вообще фифа, ходит вечно одна, нос задирает. Какая-то вся из себя задрипанная, как её там, Нелли, вот.
– Слышишь, заткнёшься ты наконец!? – Антон неожиданно для самого себя вскочил, метнулся к о-брату и схватил его за грудки. – Сам ты задрипанный. Достал уже своим футболом.
– Тоха, что с тобой? – оторопел Жак. – Нехорошо себя чувствуешь, что ли? Ты чего на брата-то бросаешься?
– Ладно, прости, – Антон сделал шаг назад и снова опустился на кровать. – Слушай, Жаконя, ты сны видишь?
– Просил же не называть меня так, – на мгновение обиделся Жак, но через секунду вновь обрёл обычную жизнерадостность. – Вижу, – сообщил он. – Правда, редко.
– И что тебе снится?
– Да ерунда всякая, разве упомнишь. Недавно куча дерьма приснилась. Большая. Ты почему спрашиваешь?
– Да так. Ты, кстати, зачем ко мне ходишь-то?
– Как зачем!? – возмутился Жак. – К кому же мне приходить, как не к тебе и к Лори? Больше у меня нет никого, только вы двое. Вот я и к тебе… А ты не рад, что ли? Лори-то дрыхнет ещё.
Лори – так звали сестру Жака по матери. Антон внезапно подумал, что завидует бесхитростному и искреннему в своих привязанностях о-брату. У того двое родных людей на земле, вот он и любит обоих. Так, как всякому человеку положено – любить обоих живых кровных родственников и почитать обоих мёртвых. И вовсе Жак не виноват, что его о-брат Антон такая сволочь.
«Зато м-сестра у Жака приличная девчонка», – подумал