Киноутопия. Антон Рай
Часть первая. Встречи
Встреча первая: Виктория и Армен
Виктория Аргольц наотрез отказывалась сниматься в душной сцене (она же – сцена в душе). Ее уламывали уже час, но безуспешно. Режиссер уговаривал, продюсер угрожал, коллеги по съемкам ходили с лицами, на которых было ясно написано: «И чего она выпендривается, тоже мне, примадонна нашлась». Но Виктория стояла на своем. Ее аргументы в общем и целом сводились к одному положению:
– Объясните мне, зачем тут нужна эта сцена, и я первая побегу в этот треклятый душ.
Режиссер (достаточно безликий, чтобы не награждать его фамилией), с которым у Виктории до сих пор складывались прекрасные отношения, понемногу терял терпение.
– Ну что тут непонятного: сцена в душе как бы обнажает душу героини… – увещевал он капризную приму.
– Не знала, что тело и душа – синонимы. К тому же «обнажать душу в душе» – довольно дешевый каламбур.
– Не хочешь смотреть на это так, посмотри по-другому. Вспомни все знаменитые душевые сцены из истории кинематографа: «Психо», «Зеркало»…
– Только не говори мне о «Зеркале», а то я начну психовать. Чтобы сняться в «Зеркале», я бы не то что в душ, я бы… – Виктория не нашла четких слов, выражающих то, что бы она сделала, но было понятно, что она сделала бы всё, что угодно. – А так, когда я вижу на экране женщину в душе, да и просто обнаженную женщину, я сразу думаю: режиссеру-мужчине захотелось показать немного голого женского мяса. Так, без особой причины – просто чтобы немного взбодрить мужчин-зрителей, да и самому словить немного кайфа. Я не права?
– О, господи, дожили мы до времен. Мужчинам скоро запретят проявлять, да и вообще иметь любые естественные мужские инстинкты. Слава богу, мы хоть в России живем, а не в Америке, а то там бы ты меня еще и засудила. Но, слава богу…
– Я бы даже уточнила – слава православию.
– Не шути такими вещами. Я серьезно – не шути.
– Хорошо, не буду. Но и оголяться за ради мужского инстинктивного позыва тоже не буду.
– А ради Искусства, конечно, оголилась бы? – спросил режиссер, пропитав свой голос всем сарказмом, отпущенным ему православным Богом1.
– Да, – на полном серьезе ответила Виктория. – Ради Искусства – да.
– Так вот, девочка моя…
– Мы дошли и до этого – теперь вы собираетесь обращаться со мной, как с умственно-отсталой девчонкой?
– О, господи…
– … (пародируя чуть ранее произнесенные слова режиссера) Дожили мы до времен угнетения мужчин вздорными бабами.
– Просто бездна остроумия. Ну просто бездна. Еще таланта хотя бы вполовину – вообще была бы сказка.
– А, теперь у меня и таланта, оказывается, нет. А ведь совсем недавно вы мне пели совсем другие песни. Но я понимаю: главный талант женщины – это ее тело. А я отказываюсь его демонстрировать.
– Всё, я выслушал достаточно. Объясняйся с Бахчи.
Объяснение с невысоко-округлым восточнолице-сластолюбиво-добродушно-властным пузаном Арменом Бахчи (продюсер), с которым у Виктории с самого начала сложились мерзкие отношения, вышло предсказуемо провальным. Да и каким оно могло выйти, если мерзость их отношений вытекала из факта самых банальных продюсерских домогательств. Бахчи умудрился обтрогать ее с ног до головы при первой же и вполне официальной встрече, с улыбкой пояснив, что «не может удержаться, чтобы не потрогать всякую попавшуюся под руки поверхность, а поверхность женского тела – особенно»; она с улыбкой ответила ему, что еще одно касание, и он будет трогать собственный расквашенный нос. Бахчи посмеялся, трогать ее с того времени не трогал, но не менее раза в неделю на полном серьезе приглашал ее в номер отеля, где или она должна была сделать ему массаж, или он ей – на выбор. «Только массаж, – смеялся он, – поверь мне, только массаж. Что предосудительного в массаже? Десять минут массажа – десять тысяч долларов – неплохо, а?» На ее «нет» он мягко напоминал ей, что есть множество актрис, которые тоже хотят сниматься в кино и при этом не имеют ничего против массажа, – то есть после первого ее отказа его слова были мягко-увещевательными, но с каждым последующим становились всё более грубоватыми. Громкое дело всесильного продюсера-домогателя Харви Вайнштейна, сотрясшее Голливуд, конечно, не открыло никаких тайн голливудского двора: мир кино был миром секса; заправилы мира кино хотели заполучить так много секса, как только могли. Они были бравыми охотниками, актрисы – законными трофеями. И в самом деле: ну чего эти актрисы выпендриваются? Ведь им дается всё – слава, деньги, всеобщее обожание. А за что? Извольте расплатиться, дорогие дамы. Душ открыт, скидывайте-ка свою одежду.
На Армена в каком-то смысле даже было трудно и обижаться – настолько он был продуктом своей среды и делал всё то, что и положено делать карикатурному продюсеру – благо, его домогательства довольно долго носили скорее ритуальный, чем угрожающий характер. И все-таки Виктория понимала –
«Наконец, во время пятого рейса, Ипполит Матвеевич не выдержал. – Здравствуйте, батюшка, – сказал он с невыразимой сладостью. Отец Федор собрал весь сарказм, положенный ему богом, и ответствовал: – Доброе утро, Ипполит Матвеевич». (И. Ильф. Е. Петров. «Двенадцать стульев»)