Волчья стая. Александр Бушков
те, чьи прототипы существуют в реальности, никогда не совершали ничего из приписанного им автором.
Часть первая
Весь мир – театр
Глава первая
Веселуха, господа, веселуха!
Часов, конечно, не было ни у кого, но человек и не к таким неудобствам приспосабливался, причем в хорошем темпе, – и за неделю они уже начали кое-что соображать. Когда солнце (по определению Синего, «балдоха») оказывалось аккурат над вершиной возвышавшейся за озером сопки, над кучкой высоченных кедров, этаким рыцарским плюмажем украшавших лысоватую макушку, – тут-то и наступало время законного обеда, поскольку орднунг есть орднунг, это общеизвестно.
Конечно, они уже заранее поглядывали за озеро, на кедры и солнце, – но прошло довольно много времени, прежде чем рыжий Ганс появился на кромке огромного, но неглубокого котлована. Расставил пошире ноги в начищенных сапогах, картинно держась за висевший на груди шмайсер, долго взирал на копошившихся в котловане землекопов – тянул время, сука рыжая, использовал на всю катушку свой крохотный ломоток властишки. Притворялся, будто не замечает, как на него зыркают украдкой. Лагерная кличка у него была Чубайс – за рыжину и вредность. Ганс на нее крепко обижался, но что ты тут поделаешь?
Эсэсовец постоял еще немного, старательно изображая, что в приступе тяги к высокой эстетике любуется пейзажем, потом заорал во всю глотку:
– Обед, кацетники! Жрать!
И предусмотрительно отступил подальше от того места, где по пологому откосу обычно и выходили из котлована, чутко напружинился. Рядом появился Вилли с овчаркой на поводке. Это Рудольф откровенно сачковал, не хуже кацетников, а Ганс с Вилли к службе относились со всем рвением, подловить их нечего было и пытаться…
«Полосатики» живенько потянулись к откосу, напутствуемые бравыми воплями Ганса:
– Лопаты не бросать, мать вашу! Сколько долблю? В землю втыкайте аккуратненько, друг возле дружки! Кому говорю, жопа лысая? Швайн! Дома лопату тоже кидаешь где попало? Да не ты жопа лысая, а вон та, которая еще и пузатая! Швайн!
– Ферфлюхтер хунде, цум тойфель! – поддержал его Вилли, демонстрируя тем самым не в пример большую интеллигентность. – Абер шнель!
Овчарка тоже вносила свою лепту, гавкая и дергаясь на прочном плетеном поводке. Намордник у нее был основательный, но лаять не мешал.
– По бригадам разбивайсь, по бригадам! – орал Ганс. – Что вы мне стадом претесь? На митинг вышли, что ли? Вы в лагере или где? Первая бригада, пошла! Порядок соблюдать, а то без обеда вмиг оставлю! Первая пошла, вторая готовится!
Насчет обеда, конечно, было сказано чересчур цветисто – не заслуживала полуденная жратва столь высокого названия. Вся она, вся до единой пайки, умещалась в пластиковом пакете с яркой картинкой, такие в любом магазине стоили штуку и рвались, стоило туда запихать что-то посолиднее полудюжины бутылок пивка. Паскуда Фриц, удобно рассевшийся на прибитой к двум пенькам толстой доске, конечно же, опять выбрал картинку отнюдь не случайно – на пакете красовалась грудастая блондинка, имевшая на себе из одежды лишь белую маечку, да и то мокрую до полной прозрачности.
Пока «полосатики» подравнивались, добиваясь согласно правилам идеальной шеренги, Фриц поигрывал здоровенным охотничьим ножом с наборной рукояткой из березы и жизнерадостно ржал:
– Хороша кукла, доходяги? А ведь стебет кто-то, это уж как закон. Да вы не чинитесь, взяли и спустили в штаны заместо десерта, дело житейское… Ну, стали? Номер один, шаг вперед! Держи пайку. Дома, поди, такой роскоши и не видывал?
Оружия при нем не было – черные научены горьким опытом, кто-то однажды завладел пистолетом раздатчика, хотя того и страховали охранники. Ну, а нож отбирать бессмысленно, что ты с ним в данной ситуации будешь делать?
Фриц сноровисто пластал буханки на четвертушки, а колбасу резал на глазок, сохраняя лишь минимум справедливости. Впрочем, у него и четвертушки получались безнадежно далекими от симметрии. Кто-то, как всегда, уныло ворчал, зная, что ничего этим не изменит, а Фриц, опять-таки, как всегда, столь же рутинно отругивался:
– Я вам, бля, не ювелир, нехер изощряться тут…
– Ну ты уж вовсе обнаглел! – возмутился Синий, получивший особенно куцый колбасный обрубок.
– Я что, себе экономлю? – лениво фыркнул Фриц. – Меньше сожрешь, товарищам больше достанется. Солидарность у тебя где?
Синий сквозь зубы и в рифму коротко объяснил, где в данном случае находится эта самая пресловутая солидарность, но больше спорить не стал – все равно бесполезно. Отошел развинченной походочкой, сел под кедром и брезгливо принялся обдирать кожицу со своего обрубка. В этом весь обед и заключался – четвертушка буханки и кусок скользкой, синюшно-бледной ливерной колбасы. Не просто обед, а еще и ежедневная лотерея – благодаря Фрицеву раздолбайству. Поневоле это превращалось в событие, каковыми здешняя жизнь была чертовски бедна: кусок побольше – нешуточный повод порадоваться, кусок поменьше – соответственно, повод