Медальон Распутина. Наталья Александрова
– А чему тут радоваться? – Лебедкин оглядел свой кабинет, точнее маленькую, тесную комнатку, которую он делил со своей напарницей Дусей Самохваловой.
Впрочем, как раз Дуся была предметом зависти всех сотрудников и коллег Лебедкина. Но об этом позже. Тем более что в данный момент Дуся отсутствовала, что тоже не прибавляло оптимизма.
За единственным окном кабинета виднелась какая-то демисезонная хмарь и морось, которая в нашем городе длится девять месяцев из двенадцати – то ли поздняя осень, то ли ранняя весна, в общем, что-то тоскливое и слякотное.
– Ты чего звонишь-то? – недовольно осведомился Лебедкин. – Скучно тебе? Кофе кончился? Так не дам, иди в автомат! Потому что в прошлый раз у Дуси полкоробки конфет сожрал, а она их для Софьи Павловны в подарок приготовила! И мне же еще попало!
– Ага, скучно! – фыркнул Еропкин, который обладал отличным качеством – не слышать то, что ему неприятно. – Сейчас ты также заскучаешь! Сейчас к тебе мужик один придет. С заявлением. Меня он уже достал, теперь твоя очередь. Выслушай его и по возможности вежливо отфутболь.
– Чего это вдруг я? – проворчал Лебедкин. – Ты с ним начал, ты и отфутболь!
– А мне начальник другое дело поручил. А этого мужика велел к тебе отправить.
– Почему ко мне?
– Потому что! Ты что, нашего начальника не знаешь?
Начальник отделения у них был новый, и Лебедкин в глубине души считал его не человеком, а андроидом. Понять его умом было невозможно, оставалось только беспрекословно подчиняться. Но Еропкин, хитрый змей, уже верно подвел начальника как-то к мысли, чтобы мутное дело передать ему, Лебедкину. Ох, дождется он!..
– В общем, я тебя предупредил! – торопливо проговорил Еропкин и повесил трубку.
И как раз в это время в дверь кабинета постучали.
– Войдите! – мрачно проговорил Лебедкин.
Дверь открылась.
В свое время Дуся научила Лебедкина определять посетителя, еще не видя человека, только по тому, как он открывает дверь. Это очень полезно, можно заранее подготовиться.
Если рывком тянет на себя, собираясь оторвать ручку – стало быть, посетитель крайне зол, накрутил себя, будет ругаться и предъявлять претензии на отвратительную работу полиции. И раз все знают, что обычный человек так себя вести поостережется, значит, прибывший – человек непростой, со связями, или он таковым себя считает.
С таким нужно держаться ровно, говорить подчеркнуто спокойным тоном, не поддаваться на провокации, он пошумит-пошумит да и успокоится, тогда нормальный пойдет разговор, после которого он жаловаться не побежит.
Если же после стука и разрешения войти проходит какое-то время, да еще слышно, как посетитель топчется в нерешительности, – значит, робеет, боится и, хоть не считает себя в чем-то виноватым, по привычке ожидает неприятностей.
С таким человеком следует говорить более приветливо, дать время успокоиться, а не орать, чтобы быстро излагал дело, потому что у Лебедкина времени нет, сплошной завал и так далее.
Если же дверь открывается сразу после стука, там, за дверью, не ждут разрешения, то это говорит о том, что посетитель столько таскался уже по кабинетам, что потерял всяческую надежду, ему стало все равно, и не боится он или она ничего. Такого посетителя следует подбодрить, говорить с ним участливо, но ни в коем случае не давать надежды, пока не разберешься в деле.
Капитан Лебедкин Дусю, конечно, слушал. И пытался выполнять ее наказы, но не всегда получалось. Вот так и сейчас: он отвлекся и не успел определить, как открылась дверь.
Лебедкин увидел посетителя, и у него немедленно заболели зубы.
У некоторых людей болят суставы к дождю или к грозе. У Пети Лебедкина зубы болели перед неприятностями.
Вот и сейчас он понял, что с этим посетителем его ждут большие неприятности.
Перед ним стоял мужчина неопределенного возраста, ему можно было дать как тридцать с гаком, так и без малого пятьдесят. У него были жидкие волосы такого же неопределенного цвета, заметно поредевшие на макушке и зачесанные с боков, бледное лицо из тех, которые прежде называли худосочными, и блеклые, глубоко посаженные глаза с каким-то странным, болезненно-обидчивым выражением.
И в этих глазах, и в этом худосочном лице, и даже в зачесанных на лысину волосах Лебедкин почувствовал предвестие грядущих неприятностей.
– Это вы – капитан Лебядкин? – осведомился посетитель гнусавым обидчивым голосом.
– Лебедкин, – поправил его капитан, поморщившись. Ему не нравилось, когда перевирали его фамилию. Особенно не нравилось, когда называли его Лебядкиным – было в этом что-то особенно обидное, хотя капитан не знал, что именно.
– Это не важно…
– Кому как. Я предпочитаю, когда меня называют правильно. Моя фамилия Лебедкин. А вы кто?
– Херувимский Аркадий Викторович! – сообщил посетитель с непонятной и, опять же, обидчивой гордостью.
– Садитесь, Аркадий Викторович! – Лебедкин показал