Обнажённая натура продаст художников. Сергей Е. Динов
Доброй души был человек.
– Шизоид, – обиделся Артур. – Чё сразу – шизоид?! Чё ты ваще борзеешь, Точила?! Подраться, что ль, с тобой?! Нет, позже. Сейчас я не в силах. Почему это помянем друга, а не самого Тимофея?! Тебя что ли поминать будем?! Или меня?! Почему друга-то Тимофея?! – куражился пьяный Артур.
– Достал ты, Бальзакер! Помолчать можно?! Несёшь бред! Причём тут ты, пропойца?! Повторяю для идиотов! Давай помянем моего друга Тимофея Лемкова! Художника и человека с большой буквы… «Пэ»! – неожиданно вырвалось у Точилина. Некстати он вспомнил надпись на двери подвала. Бальзакеру это дало повод продолжить пьяный кураж.
– Почему «Пэ», а не «Тэ» или, скажем, «Лэ»?! – допытывался Артем с занудством и упёртостью пьяного человека.
– Заколебал! Потому что его любимая «Тэ» написала красками на двери «Пэ»! Вот такая загадка на века! Замолкни, прошу тебя по-хорошему. За-мол-кни. Дай осознать кончину друга.
Точилин потерял терпение, но вместо того, чтобы врезать Артуру по уху, как сильно этого хотелось, опрокинул в себя жгучую водку.
Артур тоже выпил. Точилин вновь огляделся по сторонам, после выпитого согрелся. Глаза полностью привыкли к темноте. Он, наконец, разглядел «великую и угнетающую пустоту». Вечно заваленная самым невероятным хламом: тряпьем, подрамниками, холстами и, разумеется, пьяными телами, – мастерская Тимофея нынче напоминала мрачное складское помещение, со стеллажей которого сняли и увезли весь товар, а потом ещё и начисто вымели пол.
– Нормально. Он собирался переезжать? – спросил Точилин.
– Переезжать? Не знаю, – промычал Артур. – Наверно. Я один тут, с ним, – он кивнул в сторону Лемкова, – со вчерашнего дня. Нет, с позавчерашнего… С третьего.
– Как с третьего?! Сегодня пятое. Вернее, уже шестое. Почти… четыре часа ночи.
– О как! – искренне удивился Артур. – Выходит, трое суток тут валяюсь… в окурках.
– В окурках каких-то… Двое, если на то пошло.
– Что пошло?
– Двое с половиной суток, говорю, если с третьего, – уточнил Точилин, хотя с арифметикой и у него было в эту ночь плохо.
– Повтори, – не понял Артур.
– Никто больше не приходил?! – проворчал Точилин. – Только ты? И всё?!
– Не приходил.
– Во, дела! И даже его бывшая и дочь?
– И даже бывшая дочь, – отозвался из полумрака Артур. Его лица не было видно. Бликовали от огоньков свечей белки его глаз. Маячил длинноволосый мальчишеский силуэт головы. – Чё им здесь делать? Всё повыносили, андеграунды.
– Во, дела, – прошептал Точилин, залпом махнул ещё полстакана налитой водки. Обожгло горло. Томительно разлилось в груди блаженное тепло двойной дозы. Теперь можно было снова стать добрым, сдержанным, благоразумным. Опьянел Точилин мгновенно. Давно не выпивал. Не с кем было. Без закуски, от усталости, переживаний и недосыпа, опьянеешь, поди. Занюхал выпитое маринованной чесночиной. Полегчало на душе и в желудке. Вот ведь так и получается в жизни,