Мадлен обнаженная, возможно, под дождем / Madeline Nude in the Rain Perhaps. Дон Нигро
нное в автобусной поездке холодной или дождливой ночью, когда сквозь темноту, которая окружает тебя, и сокрушает, ты мчишься в иллюзии безопасности, сидя в кресле у окна, в окружении спящих людей. Свет в салоне потушен, и ты не знаешь, бодрствует водитель или нет. Ощущения жутковатые, восхитительные, даже сексуальные. Зимой, глядя на рождественские гирлянды, украшающие отдельно стоящие дома, мимо которых в темноте проезжает автобус, иллюзия безопасности в уютном кресле особенно сильная, ощущение, что ты в каком-то романе Диккенса. Это автобусное кресло едва ли не самое любимое мое место. Возможно, напоминает мне о том времени, когда я была маленьким ребенком и ночью мы ехали домой откуда-то из гостей, и я лежала на заднем сидении нового автомобиля моего отца, свернувшись калачиком, как кошка, и ночь окружала нас со всех сторон, и дорога летела подо мной, и я чувствовала себя в полной безопасности, словно вернулась в чрево матери. Есть что-то успокаивающее и нереальное в темноте, я про настоящую темноту маленьких городов, и деревень, и ферм, и полей и лесов ночью. Это не темнота мегаполисов, а древняя темнота, из которой мы выходим, когда рождаемся, и куда уходим после смерти. Темнота Бога. Как той весенней ночью, когда я училась в колледже, и шел сильный дождь, и мы, я и две девушки, арендовавшие дом на троих, крепко выпили, и пошли домой под дождем, отправились в путь, когда дождь заметно ослаб, и мы меряли глубину луж и хихикали, но внезапно полило, полило, как из ведра, и не было под открытым небом никого, кроме нас, и мы промокли до нитки, вот и решили просто наслаждаться дождем, и отлично проводили время, а когда добрались до нашего дома, вместо того, чтобы уйти под крышу, сели во дворе под дождем и разговаривали, и кто-то спросил кого-то, рискнет ли она раздеться догола, и мы все разделись и разлеглись на лужайке перед домом, темной ночью, под ливнем. Три девятнадцатилетние девушки лежали на траве, позволяя дождю барабанить по нашим телам, и вливаться в рот, и это было что-то непристойное, что-то опасное, но при этом мы чувствовали, что поступаем совершенно правильно, и возникали фантастические сексуальные ощущения, пусть роль партнера выполнял не человек, а дождь, невероятные ощущения завершенности, и я помню, как подумала, что нечто подобное, наверное, испытывала Дева Мария, когда ей явился ангел. Я знаю, что отправлюсь в ад, говорить такое – ужасно, но на самом деле не было это ужасом, я просто стараюсь объяснить свои ощущения, сердце мое колотилось, я вся вибрировала, и это было совершенно потрясающе. Именно об этом я думала, пару лет спустя, когда ехала в автобусе из Питтсбурга в Нью-Йорк, ночью, и мы остановились, как всегда останавливались, в забытом Богом месте, называвшемся Бризвуд, штат Пенсильвания, городе мотелей, и смерти, и невкусных мясных пирогов, одно из самых отвратительных, унылых и лишенных своеобразия творений в истории того, что принимается за Американскую цивилизацию. Те же самые грустные женщины обслуживали посетителей в кафетерии, часы показывали три утра, и наш автобус занял свободное место среди ему подобных, и водитель предложил всем выйти и запомнить номер нашего автобуса, потому что стояло их пять или шесть, и все они совершенно ничем не отличались. Я взяла мясной пирог и картофельное пюре, лишь мельком глянув на пожилую женщину, которая обычно давала мне совсем не те овощи, которые я заказывала, и женщину моложе, крепкого сложения и с лиловой помадой, а когда вернулась в автобус, на моем месте сидел мужчина. Молодой, ненамного старше меня, с длинными, нерасчесанными волосами, длинным носом, и он сидел на моем месте, у прохода. Я сказала ему об этом, он ответил, с французским акцентом, нет, нет, ето мое место. Я настаивала, что это не так, но он продолжал твердить «нет, нет, ето мое место», пока я не решила: какого черта, я устала, кресло у окна свободно, поэтому проскользнула мимо него, села, через какое-то время автобус наполнился людьми, водитель всех пересчитал, на лице отразилось недоумение и он сказал: «В автобусе на одного человека больше, чем должно. Кто здесь лишний?» Никто не ответил, я посмотрела на француза, но он смотрел на свои колени. У меня возникло сильное желание поднять руку и указать на него водителю, но я этого не сделала. Отчасти, потому что не было у меня абсолютной уверенности, что этом автобусе лишний – именно он. Может, он просто ошибся с рядом. Отчасти – меня тревожило, а что он скажет, если я укажу на него, но выяснится, что это ошибка. Опять же, я немного жалела его, затерявшегося в темной ночи, ищущего убежище в этом одиноком месте. Я промолчала, а водитель, которого поджимало время, решил оставить все, как есть, и мы покинули унылое королевство Бризвуд, чтобы в дождливую ночь вернуться на темную автостраду. И тут я не могла не заметить, что француз разговаривает, очень тихо, сам с собой, на смеси французского с английским, а его белые руки пребывают в непрерывном движении. У меня создалось ощущение, что его слова – не просто слова, а магические заклинания. И он не говорил, а спорил сам с собой, на два голоса, сначала спрашивал низким, хриплым, а потом отвечал фальцетом. Я словно сидела с Антоненом Арто, который не так и удачно имитировал сеньора Уэнсеса.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию