Дагмара. Элина Файзуллина
чтобы вы двое стали супругами после моей кончины. Я знаю, что умираю, как бы все ни пытались скрыть это от меня. День-другой, и меня не станет. Саша, я вверяю тебе самое дорогое, что у меня есть. Вы оба достойны друг друга, – закончив речь, он соединил наши с Александром дрожащие от ошеломления руки над своим сердцем и поцеловал их.
Все трое не смогли подавить горьких слез. Мы были потрясены до глубины души, с минуту сидели молча, переглядываясь и пытаясь найти нужные слова. И я, и Александр осознавали, какого ревностного усердия стоило Николаю выговорить то, что он сказал, и потому невежливо было бы резко отмести его просьбу. Крепкая рука князя сильно сжимала мою ладонь, так что я отбросила мысль вырвать ее.
– Мы поженимся, брат, обещаю, – вдруг прошептал он.
Глаза больного заблестели от радости, а я смогла лишь выдавить из себя легкую улыбку.
– Назовите своего сына в мою честь, – попросил молодой человек вдобавок.
– Назовем.
Эпизод оказался для меня слишком трогательным и в то же время беспощадно горьким, что, когда мы с Александром Александровичем остались одни вечером, я дала волю захлестнувшим чувствам и разрыдалась, из меня выходило все, что копилось и чему не давался выход, пока мы были в палате умирающего.
На мой вопрос, зачем он пообещал то, что заведомо невозможно, мужчина ответил, что не смог отказать бедолаге в его, возможно, последней просьбе.
– Не будет ли вас отныне мучать совесть за то, что солгали ему?
– Будет, до конца дней. Но как я мог иначе? Дагмара, неужели вы смогли бы отказать Никсе?
Я задумалась, представила какой груз тяготел над ним в тот момент и, вздохнув, ответила:
– Полагаю, нет, вы правильно сделали, что предпочли осчастливить его напоследок.
Следующий день не сулил ничего хорошего, его по праву можно назвать одним из худших в моей жизни. День, который не сотрется из памяти никогда. Слишком ошеломительными для юной души оказались события, последовавшие после наступления полудня. У Николая стремительно стала развиваться апоплексия, затем случилась амнезия, он перестал узнавать присутствующих. Все это сопровождалось невыносимой болью в спине, от которой несчастный всем телом вжимался в кровать. Я находилась в полной растерянности, ничего подобного мне не приходилось видеть никогда до этого. Исступленная, я стояла как прикрученная к стене, не в силах ничего сделать, взгляд панически блуждал по палате. Только Александру хватало духа сохранять стойкость, он уселся на колени рядом с кроватью умирающего и, взяв его за руку, спокойно поглаживал, его глаза становились влажными, а лицо багровело, но он продолжал хранить безмятежность. В воздухе висело напряжение, все до одного понимали, что пациент доживает последние минуты своей короткой жизни. Апофеоз действа наступил через два часа: Николай погрузился в предсмертную агонию, едва слышимо произнес: «Стоп, машина» и угас.
Все,