Новая Афи. Пис Аджо Медие
м гостей тога Пайес – то есть старший брат моего покойного отца – светился так, словно жениться предстояло ему самому. Его точеное лицо с густыми бровями, торчащими во все стороны, не вполне сочеталось с расплывшейся фигурой, а улыбка напоминала гримасу. В то утро, когда тога восседал на своем троне с жесткой обивкой, синяя кенте[1], обернутая вокруг него в традиционной манере, соскользнула с плеча и собралась на поясе, тем самым оголяя мясистую грудь, однако он даже не пытался поправить ткань.
По бокам от тоги сидели его младшие братья, Брайт и Экселлент. Позади них на трех рядах пластиковых стульев расположились остальные дяди и старшие двоюродные братья, всего человек пятнадцать; все выпячивали грудь, преисполненные незаслуженной важности. Мечтая оказаться на месте тоги, они пытались ему во всем подражать: копировали его грубый хохот, который обычно сопровождали хлопки по бедрам и завершало громогласное протяжное «У-у-у-х-у-у-у»; щелкали пальцами, привлекая внимание, а если не срабатывало – свистели. Сегодня им полагалось помогать главе семейства, словно тога Пайес сам был не в состоянии вытянуть руки и принять от моих будущих родственников подарки в виде бутылок шнапса, конвертов, набитых наличными, и коробок в яркой оберточной бумаге. Перед началом церемонии самых младших и незначительных из братьев, разумеется, заменят старшие тети.
Однако пока большинство женщин собрались у моей двоюродной бабушки, в доме напротив. Они суетились на открытой кухне, готовя угощения для банкета, последующего за церемонией. Когда я туда заглянула, в гигантском котле на угольной чаше булькал рыжий от пальмового масла суп из бамии. Сестра моего отца, Сильвия, которая живет в Того[2] и приезжает по особым случаям, сунула несколько палок в огонь и с криком отскочила, когда посыпались искры. Не успели они рассеяться в воздухе, как кто-то затянул песню, остальные подхватили и повторяли припев до тех пор, пока суп не начал переливаться на угли, образуя дымовые клубы, от которых все зашлись в кашле. Также воздух пропитался ароматами специй и трав, щекотавшими ноздри. Я зачихала, чем выдала свое присутствие, и меня тут же выдворили из кухни. Пришлось вернуться в дом тоги Пайеса, где тоже кипела бурная деятельность.
Люди сновали между стульями со стопками красивых салфеток, открывашками, кружками и рамками для фотографий, засунутыми в красочные пакеты, – подарки для гостей, которые лежали на специальном столе с белой скатертью. Присматривать за ним назначили Нэнси, мою чрезвычайно деловитую двоюродную сестру, недавно окончившую школу. Ей отводилась непростая задача: отгонять тех, кто прятал свой подарок под одеждой и возвращался за вторым, третьим или даже четвертым. Также сестра хорошо справлялась с малышней, вечно путающейся под ногами. Я наблюдала за Нэнси сквозь черные решетки на окнах гостиной: она сосредоточенно хмурилась и тщательно пересчитывала красочные пакеты, выставленные на столе. Никогда не видела ее такой серьезной. Впрочем, в семье впервые происходило событие подобного масштаба.
Ко мне подошла Маву́си, одна из дочерей тоги Пайеса, а также моя лучшая подруга, и начала белым платком поправлять мне макияж. Я прикрыла глаза, когда мягкая ткань, которой сестра орудовала с проворством хирурга, несколько раз клюнула мой лоб и перешла к носу. Вскоре платок заменила пуховка пудреницы, выуженной из клатча со стразами.
– Хватит, – запротестовала я, когда она припудривала мне щеки.
За прошедший час Мавуси, наверное, уже пятый раз поправляла мне макияж. Не так уж сильно я вспотела, пока еще относительно спокойная, только уставшая. Сообщив о моей помолвке с Эли, мама словно взвалила мне на голову огромный таз с водой, в котором плескались обе наших семьи. Отнюдь не просто отвечать за счастье других, за их радости и горести. Мне отчаянно хотелось наконец покончить со свадьбой – тогда можно считать, что со своими обязанностями я справилась.
Хотя если подумать, то, скорее, к ним приступила.
– Говорю же, не надо, – повторила я. – Ты только распаляешь мою тревогу.
– Какую тревогу? Разве я не велела тебе расслабиться? Не о чем тут тревожиться! Веселись и улыбайся. – Говоря это, сестра буравила взглядом прыщичек у меня на подбородке.
– Тебя послушать, так все просто. Но ведь я его почти не знаю! Вдруг ничего не выйдет? Вдруг он все равно не бросит другую, не вернется в семью? Я всех подведу! Его родных, свою маму, весь город! Я всю ночь ворочалась, – прошептала я, чтобы никто не слышал.
– Не волнуйся, все считают его достойным человеком.
Казалось, мои слова залетели сестре в одно ухо и вылетели в другое. Я присела на краешек кофейного столика: ноги, облаченные в кремовые туфли с острым носом и на шпильках, уже ощутимо ныли.
– Он чистый? – крикнула мама с противоположного конца гостиной и кинулась к нам.
Она следила за тем, как расставляют тарелки на обеденном столе, предназначенном для матери Эли, его дядей, братьев, сестер и их почетных гостей из Аккры. Им подадут жареный рис, курицу гриль, шашлык и овощные салаты. Остальным же придется довольствоваться супом из бамии и козлятины с акпле[3] – снаружи,
Кенте – ганская ткань высокого качества, из шелка и хлопка, с узорами в традиционном африканском стиле. (
Того – государство, граничащее с Ганой на востоке.
Акпле – гарнир ганской кухни из кукурузной муки, воды и соли. Обычно подается вместе с супами, в одной тарелке: его отщипывают руками и макают в жидкость.