Звездная жатва. Роберт Чарльз Уилсон

      Мэтт поспешил вернуться в дом, в свое теплое укрытие.

      – Рэйчел? Милая, пора выходить!

      После ужина Рэйчел заперлась в своей комнате, перебирая фотокарточки в семейном альбоме. Всякий раз, приходя в плохое настроение, Рэйчел раскладывала старые снимки на покрывале, разглядывала их и складывала обратно в альбом из искусственной кожи, в известной только ей последовательности. Мэтт никогда не мешал, хотя и беспокоился, когда дочь вот так скрывалась в прошлом, раскладывая перед собой семейную историю, как карту, в поисках поворота, на котором она сбилась с курса.

      Но этот ритуал успокаивал ее, и Мэтт не хотел лишать дочь ни минуты, проведенной в покое. Когда умерла Селеста, Рэйчел было семь, и Мэтт рассчитывал, что воспоминания о матери, пусть и грустные, помогут ей продержаться в эти трудные дни. Надеялся.

      Она вышла из комнаты, одетая ко сну – ночнушка и розовый фланелевый халат. Удобная одежда. Рэйчел уже исполнилось шестнадцать, и Мэтт порой удивлялся тому, как быстро она выросла. Все родители чувствуют то же самое, но Мэтту казалось, что дочь повзрослела в мгновение ока. Впрочем, в этот день было иначе. В этот день, облаченная в старенький халат, она выглядела на двенадцать. Ее глаза были затуманены, во взгляде, похоже, читалась легкая обида. Быть может, она снова ощущала себя двенадцатилетней и как бы говорила: «Не заставляй меня смотреть на это. Я еще маленькая».

      Они вместе вышли на улицу.

      – Впервые в истории человечества, – говорил президент, – нам светит новая луна.

      – Какое огромное небо, – заметила Рэйчел.

      «Больше, чем казалось прежде, – мысленно согласился Мэтт. – И враждебнее». Но произнести это вслух он не мог.

      – Красивая ночь.

      – Холодно, – поежилась дочь.

      Дом стоял на вершине холма. Мэтту всегда нравился вид, открывавшийся со склона. Он указал на восток, где над десятком темных крыш возвышался поросший пихтами хребет. Макушки деревьев будто цеплялись за звезды.

      – Вон там должно быть видно.

      – Многие из нас напуганы последними событиями, – вещал президент. – Мне докладывают о беспорядках и мародерстве. Возможно, это естественная реакция, но она не делает чести нашему обществу. Наш народ всегда был сильным и здравомыслящим. Мы стойко пережили Перл-Харбор и Булл-Ран[2], и отчаиваться сейчас нелепо, не по-американски…

      «Однако в Перл-Харборе уничтожили изрядную часть Тихоокеанского флота, а при Булл-Ран армия Севера в панике бежала», – подумал Мэтт.

      В любом случае сейчас никакой войны не было. Было нечто иное, доселе неведомое.

      Рэйчел крепко прижалась к нему.

      – Страшно? – спросил он.

      Она кивнула.

      – Ничего. Всем немного страшно.

      Она вцепилась в его руку, и Мэтт почувствовал прилив злости.

      «Черт тебя побери, – мысленно обратился он к пустому небу. – Не смей, черт побери, пугать мою дочь».

      Под весенними звездами голос президента звучал громко и непривычно.

      – Наши ученые доказали, что с момента зарождения жизни на этой планете мы прошли долгий эволюционный путь. Наши гости, кем бы они ни были, наверняка тоже его прошли. Вероятно, мы выглядим для них настолько же необычно, как они – для нас. А может, и нет. Возможно, они считают нас сородичами. Дальними родственниками. Быть может, очень дальними, но не чужими. Надеюсь, что это так.

      «Откуда тебе знать?» – подумал Мэтт.

      Предположение было благонамеренным, оптимистичным, но на самом деле никто ничего не знал.

      Неподалеку открылась и захлопнулась раздвижная дверь. На улицу вышла соседка, Нэнси Косгроув. Под желтым фонарем, светившим во дворе Косгроувов, ее кожа выглядела