Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

      Тишина выплыла ему навстречу и обняла ещё у входа в класс.

      Плохо. Очень плохо, что они не шумят. Лучше свист, топот, улюлюканье, визг, чем такое вот безмолвие.

      Он быстро вошёл в класс, и всеобщее молчание врезалось в него, как десятитонная фура.

      Дети сидели на своих местах – не носились, не колотили друг друга учебниками, не перекидывались записочками.

      Он выпрямился перед классом, многие ученики даже не подняли опущенных голов, другие рассеянно окинули взглядом молодого учителя. С задних рядов послышались всхлипы.

      За окном царила темнота. Его взгляд на мгновение уловил красно-синий отблеск сигнальных огней на мокрых стволах деревьев. Сирена больше не звучала.

      Неожиданно причина безмолвия стала ясна. Притихшие дети, здесь, в классе – прямое следствие странного происшествия, случившегося на другой стороне улицы.

      Он вглядывался в лица, пытаясь понять, кого из них не хватает. Пробовал сосчитать их, но скачущие мысли мешали сосредоточиться.

      Наконец, зашелестели страницы журнала, и он начал перекличку. Обычное дело давалось с трудом. Собственный голос казался чужим и далёким. Небольшой кабинет превратился в длинный тоннель с гулким эхом.

      Он громко называл фамилии – и каждая поднятая рука теперь означала жизнь.

      I. Последний солнечный день

      «Семья – это необходимая платформа, это поддержка, это воспитание, луч света во тьме. Если этот луч погаснет или так и не вспыхнет, человек просто потеряется в темноте, и он будет полон страха, неуверенности, сомнений и разочарований. Некуда ступить, не за что заступиться…»

       Валентина Кузнецова, 13 лет, отрывок из школьного сочинения

      Братия мои, немногие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению.

       Иак. 3:1

      Илья Кротов

      В школьной рекреации стояло старое пианино. Цвет – шоколадный, педали – две.

      Жизнь пианино медленно приближалась к концу.

      Ни один из его родственников, будь то изящный «Чиппендейл» или сверкающий «Пегас», не пережил того разнообразия применений, какие выпали «Красному Октябрю». В раю музыкальных инструментов ему будет что рассказать домре и контрабасу.

      Например, по утрам на инструменте играли «Собачий вальс», по вечерам – Баха и Моцарта. Ничто, однако, не исполняли так часто, как импровизации: бессмысленные и беспощадные.

      Сидя на пианино, ели мороженое и сосиски в тесте. На лакированную, когда-то гладкую поверхность проливали сок и лимонад. По ней царапали гвоздем и монеткой, в нее тыкали ручкой, на заднюю стенку прилепляли жвачку. С высоты пианино на спор делали сальто, в него тысячи раз врезались комки детских тел, состоящие из визга, восторга и безумства.

      Пятнадцатого сентября 2002 года в него врезался Сережа Зойтберг, весящий в свои четырнадцать девяносто два килограмма. Изображая ласточку, он не заметил, как отказали рулевые перья, проломил боковую стенку и оставил в дыре детскую непосредственность, деньги родителей, последние остатки ума и юношеские мечты о полете.

      Шестнадцатого января 2010-го Сашенька Чуксина из начальных классов со старанием выковыряла белую клавишу, найдя звучавшую ноту лучшей на свете. До сих пор девочка хранит похищенный артефакт в бабушкиной шкатулке.

      Пианино погибало, но это длилось уже так долго, что вся его жизнь стала одной великой трагедией. Поэтому, чтобы рассказами о прожитом до слез растрогать контрабас и чтобы у домры от удивления полопались струны, пианино пыталось выстоять, всеми силами собирая на своей поверхности шрамы как доказательства принесения себя в жертву испорченным людям.