Аромат рябины (сборник). Ольга Лазорева
сть холодную влажную гальку. И стал медленно перебирать гладкие камушки, с удовольствием ощущая их отполированную поверхность. Потом размахнулся и забросил гальку в море.
Данила пошел неторопливо вдоль кромки воды, не отрывая глаз от полыхающего горизонта.
«Дальше? А зачем? Я знаю лишь одно: сейчас, сию минуту я – пуст. Так пуст, словно не существую».
Он остановился и закрыл глаза, глубоко вдыхая сырой воздух.
«Почему это происходит со мной? Не знаю. Но меня больше никто и ничто не волнует и не интересует. Кто я? Что я? Пустота. И эта пустота ходит, двигает руками, пытается рассуждать».
Данила вздохнул и почувствовал легкость во всем теле, словно остаток его существа начал неотвратимо растворяться в вакууме. И это почти обморочное ощущение медленного исчезновения доставляло ему тонкое наслаждение.
– Привет! – вдруг услышал он и открыл глаза с недовольной гримасой.
Прямо перед ним стояла девушка в голубом ситцевом сарафане и, сунув палец в пухлый маленький рот, смотрела немного исподлобья с наигранно капризным выражением больших ярко-синих глаз. Венок из помятых, таких же ярких, как глаза девушки, васильков сползал ей на правое ухо, чудом удерживаясь на рыжих кудрявых волосах, которые нещадно трепал ветер. Пряди то и дело падали ей на лицо, почти закрывая его, но девушка откидывала их в сторону и вновь смотрела на Данилу. На вид ей было явно за двадцать, но она строила из себя подростка. Веснушки, гладкая розовая кожа, пухлые, как у ребенка, губы, отсутствие косметики могли бы ввести в заблуждение, но глаза выдавали ее настоящий возраст. Девушка переминалась с ноги на ногу, ее босые маленькие ступни оставляли вмятины на сыром песке.
– Убери палец изо рта, тебе это не идет, – хмуро сказал Данила. Потом нехотя спросил: – Ты кто?
Ему почему-то захотелось снять с себя шерстяной свитер и закутать в него девушку.
– Весна, – ответила она нежным чистым голоском и вынула палец изо рта, опустив руку.
Ее нижняя губа была влажной, и Данила, не отрываясь, смотрел на нее. Во рту у него пересохло. Он откашлялся и сказал:
– Кончай придуриваться! Как тебя зовут на самом деле?
– Весна, – певуче повторила девушка.
Ее губы дрогнули, и она, закинув голову, звонко расхохоталась, обнажая мелкие белые зубы. Васильковый венок соскользнул с ее головы и упал на песок. Девушка перестала смеяться и шагнула к Даниле. Затем мягко положила руки ему на плечи и глубоко заглянула в глаза. Он мгновенно погрузился в чистую синеву ее взгляда и почувствовал в осеннем ветре сырую свежесть мартовского дня и теплое прикосновение солнечных лучей. Данила даже услышал оглушительное и многоголосое чириканье воробьев, какое можно услышать только ослепительным весенним утром. И это ощущение просыпающейся природы и очередного возрождения, все того же, повторяющегося из года в год, начало заполнять маленькую часть безмерного вакуума его души неясной радостью. Оно стало быстро разрастаться, словно сильные зеленые побеги потянулись в разные стороны и, заплетая, оживили пустоту. Данила отдался во власть этого неожиданного захвата его мира и мгновенно почувствовал прилив энергии.
Естественным движением было обнять девушку и прижать к себе. Закрыв глаза, Данила нашел ее мягкие губы своим нетерпеливым пересохшим ртом и начал не отрываясь целовать. Он ощутил, как уходит легкость и приходит желание, и все его тело наливается тяжестью. Данила перестал чувствовать свежесть весеннего ветра, и гнетущая печаль вошла в его сердце.
– Нет! – вскрикнул он и оттолкнул девушку. Его потухший взгляд остановился на ее зарозовевшем лице.
Он больше не замечал синих прозрачных глаз, а только влажные приоткрытые губы.
– Нет, – зло повторил он и добавил с еле сдерживаемым раздражением: – Проваливай!
Данила закрыл глаза и опустился на сырой песок, обхватив голову руками. Он почувствовал, как его душа сжимается и, сделав усилие, освобождается от остатка только что испытанных эмоций. И вновь становится пустой. Данила с наслаждением погрузился в эту пустоту и замер, словно в невесомости. Темнота и тишина окружили его. Он подождал немного, но ничего не происходило. Открыл глаза и понял, что по-прежнему в темноте и к тому же не ощущает своего тела.
«Я умер? – возникло в сознании, и страх сжал душу. – Почему так темно?»
Данила почувствовал себя маленьким мальчиком, которого наказали и оставили одного ночью в запертой комнате. И этот пришедший из памяти ужас перед темнотой и одиночеством мгновенно довел его почти до безумия.
– Не хочу! Нет! Выпустите меня отсюда! – закричал он, как в детстве, и брызнули слезы отчаяния.
– Тихо, тихо, сынок, успокойся, – раздался голос, и Данила замер, вспоминая этот забытый тембр, эту интонацию и тут же узнавая.
Он вытер глаза и начал различать в окружающем мраке неясное пятно. Это было лицо давно умершего отца.
– Папа? – тихо спросил он.
И потянулся всем существом к этому неясному видению. Страх медленно уходил из сжатой души.
– Папа, –